(На фото: «Эпизод греческой войны за независимость», Эжен Делакруа, холст, масло, 66,7 × 81,6 см, 1856 г. Фото: Национальная галерея Греции)

«Национализм вроде «кровь-земля-язык» был проектом меньшинства: он плохо подходит для страны с богатым, космополитическим прошлым и еврейским комиком, любимым во всем мире человеком, который стал ее лидером в военное время».

                                                                                                            (Марк Эдвард Хоффман)

УРОКИ ИСТОРИИ

Представьте себе бедную страну на краю Европы. Её народ, православные христиане, имеет древнюю историю, но скудный опыт суверенитета и самоуправления. До недавнего времени она была вассальным государством — западной пограничной территорией — большой авторитарной империи. Страну раздирают региональные противоречия. Ее традиционная элита раздроблена, коррумпирована и алчна. Некоторые из них остаются верными или, по крайней мере, преданными старой империи, которая намного богаче, имеет намного большую армию и только что вторглась в страну, чтобы восстановить контроль.

Когда захватчики осаждают и разрушают города, многие жители бегут. Их количество приводит к массовому кризису беженцев. Армия захватчиков имеет значительное численное преимущество, но она оказывается дурно управляемой и плохо снабжаемой. В результате ей с трудом удается воплотить свое превосходство в явную победу. Но и защитники не могут надеяться на победу. Их просто слишком мало, и они слишком плохо вооружены и финансированы, чтобы сделать что-то большее, чем просто держаться.

Обе стороны приглашают помощь извне, надеясь изменить баланс [в свою сторону]. Империя обращается за военной помощью к упрямой, формально подвластной, но на деле полуавтономной провинции на своей южной границе. Молодое государство обращается за помощью к другим великим державам своего времени, странам, с которыми оно поддерживает идеологическую близость. Увы, момент неблагоприятный. Великая либеральная держава того периода сочувствует, но не желает рисковать войной. Крупнейшая держава континента не решается разорвать свои исторически тесные экономические связи с захватчиком. Несколько бойцов-добровольцев просачиваются в страну, организуется финансовая помощь и поставки оружия. Но великие державы отказываются от прямого вмешательства. Бои и страдания затягиваются.

Это, конечно, краткое описание нынешней российско-украинской войны.

Но это также описание войны за независимость Греции, которая велась с 1821 по 1827 год.

Многие комментаторы называют нынешнюю войну трансформационным моментом, который изменит европейские политические реалии.

Как показывает Марк Мазоуэр в своем новом мастерском изложении, именно греческая революция, в первую очередь, помогла создать эти реалии.

Мазоуэр утверждает, что в ходе борьбы за свободу от Османской империи греки совершили революцию не только для себя, но и — благодаря мобилизации международного общественного мнения и его первому влиянию на межгосударственные дела — в практике современной политики, дипломатии и войны.

Многочисленные созвучия между рассказом Мазоуэра и сегодняшними новостями делают его доводы еще более убедительными.

АНАЛОГИИ

История не дает готовых уроков, но иногда она предлагает аналогии, которые помогают нам осмыслить вызовы нашего времени.

История греческой революции Мазоуэра показывает, как локализованная, но очень выразительная война может в конечном итоге сформировать более широкий исторический момент, захватив внимание всего мира и привлечь внешние силы.

Возможные результаты нарастающей помощи Запада и растущей сплоченности Украины, вызванной нынешней войной.

Прочтение этой книги в диалоге с современностью предлагает нам представить возможные результаты нарастающей помощи Запада и растущей сплоченности Украины, вызванной нынешней войной.

Жестокий и глубинно преобразующий конфликт

«Греческая революция: 1821 год и становление современной Европы» станет точным англоязычным описанием этих событий и их восприятия. Повествование в книге ясное, всеобъемлющее, рассудительное и страшное. Если где и встречаются редкие моменты сентиментальности — как и следовало ожидать от книги, написанной к двухсотлетию революции, — то эти полеты чувств с лихвой оправдываются бесстрастным рассказом автора об ужасах войны.

Мазоуэр в мельчайших подробностях описывает стремительный переход обеих сторон к массовой бойне.

С первого боя революции в небольшом придунайском порту Галац греки взяли за правило убивать не только вражеских комбатантов, но и мирных мусульман.

«Было широко распространено мнение, что их бывшим хозяевам пора узнать свое место», — пишет Мазоуэр. Когда они взяли Триполицу, «грабежи, резня и мародерство продолжались три дня». Подобная судьба ждала Калавриту, Наварино, Коринф и Афины. «Мне стало противно греческое дело, — писал один из его лидеров, — потому что мы были просто людоедами».

Османы были не лучше. «Разъяренный султан… вынашивал идею предать смерти всех греков империи», — пишет Мазоуэр. Советники отговорили его от этого геноцидного курса, но он все равно приказал повесить греков, занимавших высокие министерские и духовные посты, включая патриарха Григория V. В своем обращении к мусульманам империи он также сделал то, что было равносильно открытому приглашению к резне. Константинополь, Эдирне, Смирна, Салоники, Айвалик — все они пережили резню. Хуже всего было на Хиосе, где 30 тысяч османских нерегулярных войск «бесконтрольно бродили почти две недели», убивая, грабя и мародерствуя «с благословения османского губернатора». Население острова не восстановилось и по сей день.

«Жестокость официальной реакции Османской империи глубоко потрясла европейских дипломатов», — пишет Мазоуэр. «Она положила начало медленной и в конечном итоге фатальной эрозии легитимности султана в глазах европейского политического мнения». Грабежи греков привлекли гораздо меньше внимания.

Иностранные наблюдатели на местах были неизменно потрясены тем, чему они стали свидетелями, но, как правило, воздерживались от огласки своего опыта, чтобы не навредить делу, к которому они служили. (Здесь параллель с украинским досье несколько распадается, поскольку вину обеих сторон вряд ли можно назвать сопоставимой).

УМНЫЙ ЛИДЕР — ВСЕГДА ЛИДЕР

И в украинском, и в греческом случаях западную аудиторию покорили усилия умного лидера, который обрисовал бедственное положение своего народа так, что они смогли его оценить.

Александрос Маврокордатос, первый президент временного правительства Греции, был утонченным человеком с западным образованием, который, по слухам, знал 10 языков и был погружен в эпоху Просвещения.

Он не верил, что Греция сможет добиться независимости самостоятельно.

Стремясь заручиться поддержкой и вмешательством внешних сил — как сегодня президент Украины Владимир Зеленский — он старался представить борьбу своей страны в сочувственном свете и подстраивал свои призывы под аудиторию.

Подобно тому, как Зеленский играл на чувстве вины Германии за зверства нацистов в Украине и воспоминаниях о Берлинской стене, ссылаясь на 11 сентября и Мартина Лютера Кинга в обращении к американскому Конгрессу, Маврокордатос апеллировал к консервативным силам своего времени в терминах христианского единства, а к либеральным — ссылаясь на «западную политическую теорию, системы и абстрактные принципы».

В ту эпоху, когда лорд Элгин приобрел свои мраморные скульптуры, а музеи по всей Европе начали выставлять греческие древности, он также постарался извлечь выгоду из вновь обретенной одержимости Европы классическим прошлым.

Справка: Мраморы Элгина, устар. мраморы Эльджина[1] (Elgin Marbles) — непревзойдённое собрание шедевров древнегреческого искусства, главным образом скульптур и рельефов Парфенона Афинского акрополя работы скульптора Фидия с учениками (438—431 гг. до н.э.), которое доставил в Англию в начале XIX века лорд Элгин (британский посол в Константинополе во времена наполеоновский войн). Ныне хранится в Британском музее в Лондоне. (Из Википедии)

В консервативном политическом климате начала 1820-х годов, когда после Венского конгресса великие державы были сосредоточены на поддержании стабильности и предотвращении революции, эти призывы нашли ещё меньший отклик в столицах Европы, чем призывы Зеленского сегодня.

Но в области искусства и культуры это была эпоха не реакции, а романтизма. Сначала среди интеллектуалов, а затем и среди широкой публики греческое дело «воспылало». Перси Байше Шелли написал лирическую драму о восстании «Эллада», которую он посвятил личному другу Маврокордатосу. Эжен Делакруа выставил картину «Сцену резни на Хиосе», получив восторженные отзывы (Стендаль назвал ее «шекспировской»). Джоаккино Россини написал оперу «Осада Коринфа», которая была якобы исторической, но явно являлась аллегорией на текущие события. И, конечно, лорд Байрон — в то время первая в мире современная знаменитость — отправился в Грецию, чтобы сражаться, но умер от лихорадки в Миссолонги. Известие о его смерти привлекло внимание всего мира и поставило революцию — за которую он был прославлен как мученик — в центр общественных дебатов. «Всплеск симпатии Европы к греческому делу был одним из самых замечательных политических и культурных явлений постнаполеоновской эпохи», — утверждает Мазоуэр. Филэллинизм стал «культурной силой, объединившей самые разные слои европейского общества», и действительно создал «нечто, что мы могли бы назвать европейской либеральной совестью».

И снова нельзя не поразиться сходству с современностью.

Возможно, наш век не может похвастаться — по крайней мере, пока — эстетическим качеством своей ангажированной продукции, но можно обнаружить схожее явление: Боно пишет стихи об Украине для Нэнси Пелоси, а Арнольд Шварценеггер записывает речь, взывающую к совести россиян. В то время как доброжелатели эпохи Реставрации Бурбонов создавали «излияния од, кантат, плачей и элегий», современные наблюдатели «изливают душу» в Твиттере, Telegram и TikTok.

Война в Украине, как и греческая революция до нее, стала всемирным поводом для возмущения, затмив собой другие трагедии.

Как европейцы эпохи романтизма меньше внимания уделяли революциям в Южной Америке, которым «не хватало исторической и культурной привлекательности эллинского идеала», так и западные народы сегодня обвиняют в том, что они не придают значения трагедиям за пределами Европы, которые вызывают меньше содрогания, чем рецидивы их давнего врага.

Со временем вся эта поэзия и протест начали перестраивать политику, вдохновляя — впервые, как утверждает Мазоуэр, — на новый вид массовой мобилизации, ориентированной на практическую помощь.

Философ утилитаризма Джереми Бентам и его восторженные аколиты [аколит — неразлучный спутник, помощник — прим.пер.] воспользовались греческим делом как возможностью продемонстрировать преимущества своей идеологии и написали «поток … текстов, переводов и того, что сегодня можно было бы назвать политическими рекомендациями». С этой точки зрения, отмечает Мазоуэр, «бентамисты были … предшественниками тех технократов конца двадцатого века, которые разъехались по всему миру … советовать правительствам, как управлять делами их народа».

Лондонский греческий комитет, созданный при содействии бентамитов, предоставил два кредита путем размещения облигаций (с «положительно вводящими в заблуждение» проспектами, которые были равносильны «надувательству») на новом рынке суверенных долговых обязательств лондонского Сити. Подобные филэллинские организации возникли во Франции, Германии, Швейцарии, Швеции и других странах. Их коллективные усилия помогли поддержать греческое дело — и его временное правительство на плаву — в самые трудные годы войны.

Полезными были и новые организации, созданные для помощи беженцам и пострадавшим некомбатантам — сфера, в которой «наиболее решительный и конкретный ответ» пришел от «относительного новичка в европейских делах: Америки». Эта деятельность, утверждает Мазоуэр, ознаменовала «начало современного явления — политики организованной международной помощи, которая будет тесно связана с проекцией Америкой своей силы и ценностей за рубежом в течение следующих двух столетий».

Проблема вмешательства

Но что должны делать Америка и ее союзники помимо оказания помощи и содействия?

После нескольких лет войны и кипы депеш с подробным описанием зверств Османской империи «поддержка вмешательства на стороне греков росла по всему политическому спектру, — пишет Мазоуэр, — объединяя радикалов, призывающих к республиканизму, либералов, требующих конституции, и [консервативные] голоса… требующие солидарности с христианами, которым угрожают неевропейские деспоты».

Переломный момент наступил, когда египетская армия, вмешавшаяся по поручению султана, захватила Миссолонги — бывшую резиденцию временного правительства Греции, известную как место гибели Байрона — и вырезала и поработила его жителей. Возмущение общественности этими событиями «стало решающим фактором в фундаментальной трансформации европейской дипломатии, которая теперь произошла», — считает Мазоуэр. «Перед лицом греческой стойкости и доблести, под давлением общественности правительства Европы были вынуждены признать, что они не могут попустительствовать тому, что представлялось «неизбежным уничтожением целой нации»».

В настоящее время Америка, не говоря уже о НАТО, не пользуется таким единодушием.

И сторонники, такие как Рори Стюарт, и противники, такие как Стивен Вертхайм, объявили, что эра интервенции закончилась тогда, когда Америка вывела войска из Афганистана. Правы они или нет, еще предстоит выяснить; вторжение России в Украину проверит на прочность их утверждение.

Сторонники интервенции видят в этой войне блестящую возможность подтвердить свою правоту, и их авторитет растет.

Но пока что перевес в дебатах держат сторонники невмешательства.

Президент Байден отказался рассматривать идею ввода войск, введя вместо этого экономические санкции — современное средство, о котором в исследовании Мазоуэра ничего не говорится.

Мнение может измениться, поскольку война в Украине находится в самом начале.

Возможно, разрушение Мариуполя не стало переломным моментом, как падение Миссолонги, но у общественного мнения было всего несколько недель, чтобы пробудиться и заявить о себе — и есть признаки того, что эта война может превратиться в войну на истощение.

Недавние новости о массовых убийствах в Буче привели к призывам к более жестким действиям.

Если Россия применит химическое оружие или продолжит казни мирных жителей, общественное давление в пользу военного вмешательства может усилиться.

Наиболее часто предлагаемым следующим шагом является введение бесполетной зоны — и здесь история греческой войны за независимость действительно поучительна.

Когда великие державы, наконец, решили вмешаться от имени зарождающегося греческого государства, они послали совместный флот, чтобы удержать османов от «продолжения войны… мерами, не связанными с военными действиями». Это, как пишет Мазоуэр, «было высшей дипломатической хитростью», призванной обеспечить «некую убедительную угрозу», избегая при этом прямого конфликта. Назовем это «несудоходной зоной» [«зоной без парусов»]. В конце концов, это не сработало. В итоге, союзным державам пришлось сражаться со всем османским флотом и потопить его. «Политика сдерживания обязательно включает в себя принятие желаемого за действительное, — сухо замечает Мазоуэр.

Вмешательство великих держав, возможно, и сделало возможной независимость Греции, но оно также привело в движение цепь событий, которые потрясли весь регион. Возмущенный вмешательством во внутренние дела своей империи, османский султан отказался от Аккерманской конвенции, которая урегулировала дела в Дунайских княжествах, где началась греческая революция. Это привело к русско-турецкой войне 1828-1829 годов, «первым крупным военным действиям на континенте после поражения Наполеона».

Французские войска, которые были мобилизованы для обеспечения вывода египтян из Греции, остались «для того, что мы бы сейчас назвали миротворческими функциями». Вскоре они нашли выход своему новому «крестоносному духу» в «кровавом завоевании Алжира, которое положило конец трехвековому османскому владычеству и там». А сами египтяне, видя слабость султана, вторглись в Анатолию, чтобы добиться признания своей фактической независимости.

Было бы легкомысленно предполагать, что бесполетная зона в Украине обязательно вызовет аналогичную кавалькаду конфликтов.

Но вероятность того, что она приведет к прямому конфликту с Россией, высока, что само по себе может оказаться губительным. Что бы ни случилось, война в Украине, вероятно, определит нашу эпоху, как революция в Греции определила свою собственную.

Что бы ни случилось, война в Украине, вероятно, определит нашу эпоху, как революция в Греции определила свою собственную.

Формирующаяся нация

Если Украине удастся выйти из нынешней войны с сохранением суверенитета и независимости, она, скорее всего, сделает это с более твердой и работоспособной — потому что более гражданской — национальной идентичностью, чем та, которую ей удалось сформировать до сих пор.

ВОЙНА ОБЪЕДИНИЛА И СПЛОТИЛА УКРАИНЦЕВ

Несмотря на то, что Россия грубо преувеличивает и эксплуатирует внутренние разногласия в Украине, справедливо будет сказать, что Киев до сих пор командовал разобщенной землей.

Олигархи и кланы конкурирующих интересов, которые они возглавляют, были главными политическими движущими силами.

Национализм вроде «кровь-земля-язык» был проектом меньшинства: он плохо подходит для страны с богатым, космополитическим прошлым и еврейским комиком, любимым во всем мире человеком, который стал ее лидером в военное время.

Емкая, перспективная, необязательная коллективная идентичность оказалась труднодостижимой.

Но война и перемещение могут объединять людей через ощутимый и общий опыт страданий — как показывает история Мазовера.

ИРОНИЯ ИСТОРИИ

Когда началась война, народы полуострова, который мы сегодня называем Грецией, говорили на многих языках и имели разнообразную идентичность, обусловленную верой и местностью. К моменту ее окончания у них появилось «новое видение политического сообщества», основанное на «опыте беженцев военного времени» и социальных рекомбинациях, которые он навязал.

Какая ирония судьбы, если Владимир Путин, пытаясь вернуть страну в имперское лоно, окажется жестоким отцом первой по-настоящему интегрированной украинской нации.

Национализм вроде «кровь-земля-язык» был проектом меньшинства: он плохо подходит для страны с богатым, космополитическим прошлым и еврейским комиком, любимым во всем мире человеком, который стал ее лидером в военное время.

Емкая, перспективная, необязательная коллективная идентичность оказалась труднодостижимой. Но война и перемещение могут объединять людей через ощутимый и общий опыт страданий…

06/04/2022

Автор: Марк Эдвард Хоффман

Марк Эдвард Хоффман — писатель, последние тринадцать лет проживает в Стамбуле. Он писал о Турции, России и других странах региона для различных изданий. В настоящее время он работает над политической и экономической историей Турецкой Республики.

Марк Мазоуэр (Mark Mazower), «Греческая революция: 1821 год и становление современной Европы»(Penguin Press, 2021)

Источник: WAR ON THE ROCKS

Читайте iskova.news в соцсетях:

Telegram:   https://t.me/iskova_news

Twitter:  @IskovaNews

Last Updated on 06.04.2022 by iskova