ТАК УЖ ЭТО ПЛОХО — ОШИБАТЬСЯ?

Должен признаться: в последнее время я довольно часто ошибался.

• Я считал, что Владимир Путин блефует и не станет вторгаться в Украину.
• Я не думал, что Китай Си Цзиньпина окажется настолько глуп, что начнет подавлять протесты в Гонконге.
• Дональд Трамп, отбывающий свой полный четырехлетний срок, потряс меня не меньше, чем сам факт его избрания.
• Uber показался мне непрактичной причудой, которая никогда не сработает.
• В 2010 году, когда друг с восторгом показал мне купленный им iPad, я подумал, что он зря потратил свои деньги.
• Я также верил, что победа Philadelphia Eagles в Суперкубке 2018 года [в американской Национальной футбольной лиге] станет началом футбольной династии, которая продлится десятилетия. 

Возможно, я просто очень плохо понимаю, как устроен мир. Именно такая трактовка должна особенно прийтись по душе моим дочерям. Однако я сомневаюсь, что в этом вся суть. Хотя я достаточно скромен, чтобы признавать ошибки, всё же я достаточно нескромен, чтобы считать себя умным, вдумчивым и осторожным в своих анализах.

И бывали случаи, когда я все же оказывался прав в важных вопросах.

Я долгое время выступал против двух популярных прогнозов, которые регулярно появлялись с начала моей научной карьеры:

• во-первых, что мир находится на переломном ядерном этапе и режим Договора о нераспространении ядерного оружия близок к краху;
• во-вторых, что доллар вот-вот потеряет свои лидирующие позиции в качестве резервной валюты.

С тех пор как я впервые услышал это предупреждение 30 лет назад, число государств, обладающих ядерным оружием, не изменилось, а доллар крепок и играет более важную роль в международной экономике, чем когда-либо.

Хотя я не уверен в том, каков мой средний интеллектуальный показатель, признаюсь, что я склонен чаще подчеркивать, когда я прав, чем подолгу останавливаться на своих ошибочных суждениях — будь то в студенческой аудитории, случайной беседе или же в научных статьях.

Почему я здесь говорю обо всём этом? События последних лет, такие как воинственность Китая, уход Америки из Афганистана, жестокое нападение России на Украину, сопровождающаяся военной некомпетентностью, а также энергичный общий ответ Соединенных Штатов и их союзников, вдохновили «горячие» споры — как в Интернете, так и в печати — о том, кто правильно предсказал эти события, а кто ошибся.

Другие прогнозы, пока еще не проверенные, вызывают не менее ожесточенные споры. Применит ли Россия оружие массового поражения? Вторгнется ли Китай на Тайвань? Разрушится ли порядок, возглавляемый Америкой? Ученые и аналитики в области внешней политики и международных отношений часто оценивают себя и оценивают внешний мир по точности своих прогнозов. Но, читая прекрасные статьи по этой теме, я задумался:

• является ли «предсказание» лучшим способом анализа и оценки знаний о международных отношениях?

Как нам всем известно, аналитики и ученые, которые строят большие, далеко идущие прогнозы на основе своих любимых теорий, часто пользуются большим вниманием и известностью, причем независимо от того, правы они в конечном счете или нет.

Политический психолог Филип Тетлок описал этот феномен в своей классической книге «Экспертное политическое суждение: насколько оно верное? Как мы можем узнать? (Expert Political Judgement: How Good Is It? How Can We Know?)

Как отметил Луис Менанд в обзорном эссе, эксперименты Тетлока показали, что эксперты по внешней политике были ничуть не лучше «стаи обезьян, бросающих дротики», в составлении прогнозов относительно будущих мировых событий.

Худшие предсказатели, однако, оказались в той части группы, которая чаще всего получает наибольшее внимание и признание, — те, кого Тетлок, перефразируя Исайю Берлина (который перефразировал Льва Толстого, который, в свою очередь, перефразировал греческого поэта Архилоха), называл «ежами«.

По словам Менанда,

«Ëж» — это человек, полагающий, что международные дела, в конечном счете, определяются одной из трёх движущих сил:

• либо соображениями баланса сил,
• либо столкновением цивилизаций,
• либо глобализацией и распространением свободных рынков».

Не все такие «ежи» поголовно плохие. Как неустанно повторяют мои друзья-международники — за каждым политическим решением стоит собственная теория о том, как устроен мир.

Как показывает Эндрю Эрхардт в своей статье «Каждый человек сам себе историк-философ», даже в  дисциплине, наиболее населенной лисами — истории — есть свои ежи, притаившиеся за углом, — будь то Иммануил Кант, Карл Маркс или Арнольд Тойнби.

Такие их основополагающие рамки, например, определили то, как Соединенные Штаты разрабатывали и осуществляли свою политику ядерного нераспространения в отношении Ирана. Как видим, философия истории и философия школ глобальной стратегии не такие уж разные.

Однако профессиональные стимулы к расстановке приоритетов и поощрению «ежей» означают, что у аналитиков слишком мало мотивации признавать свои ошибки, и никто, похоже, не отслеживает, да попросту и не афиширует, когда их прогнозы оказываются ошибочными.

С одной стороны, в этом нет ничего удивительного. Мы все страдаем от того, что было названо эффектом озера Вобегон, по имени мифического места, где «все женщины сильные, все мужчины красивые, а все дети незаурядные«.

Правда в том, что все мы — герои своих собственных историй. Каждый из нас помнит в мельчайших подробностях всех тех, кто разбил нам сердце. Сами мы редко тратим столько же интеллектуальной и эмоциональной энергии на размышления о тех, чьи сердца мы разбили. Скромность, смирение и самоанализ редко вознаграждаются в жизни, и уж тем более в научном и аналитическом сообществе. 

Мне кажется, что при тщательном анализе даже самый впечатляющий политический прогнозист многое делает неправильно. Это не должно нас удивлять. Социальный и политический мир чрезвычайно сложен, контекст и обстоятельства имеют решающее значение и постоянно меняются. Редко какой новый кризис или политическое событие в точности повторяют все предыдущие.

Наши модели и теории о мире чрезвычайно чувствительны к лежащим в их основе предположениям, которые чаще всего утверждаются, чем доказываются.

Лица, принимающие решения, заранее сталкиваются с крайней неопределенностью относительно туманного будущего. Большинство проблем внешней политики — это то, что бывший государственный секретарь Генри Киссинджер называл «51/49», что означает, что их решение практически зависит от  случайного броска монеты (орел/решка).

Киссинджер знает, о чем говорит. Усилия госсекретаря по сохранению единства западного альянса во время энергетического кризиса 1970-х годов выявили ряд сложных, межсекторальных вопросов для субъектов с несовпадающими интересами.

Аналитики подчеркивают чрезвычайную сложность и неопределенность, связанные с большими данными и угрозой взлома Китаем биомедицинских данных. Другие дают собственные объяснения, почему широко предсказанные кибератаки России против Украины, которых многие опасались, так и не материализовались. Третьи описывают моральные и стратегические дилеммы, стоящие за стремлением избежать жертв среди гражданского населения во время войны.

В идеальном мире мы все признали бы, что прогнозы — дело трудное, и покаялись бы в грехах так же громогласно, как и в своих триумфах. В меньшей степени для отчетности или «Отряда правды», а в большей — потому что полезно оценить предположения о мире, лежавшие в основе наших прогнозов (мы все несовершенны, а никак не всеведущие).

Эпистемологическая скромность — недооцененная добродетель. И по примеру общества, это также заставило бы ученых-аналитиков более скептически относиться к тем, кто предлагает простое, всеобъемлющее объяснение, как устроен мир, и никогда не признает своей неправоты — психологический профиль, более подходящий для лидеров культа и авторитарных диктаторов, чем для известных профессоров международных отношений.

Такое вряд ли произойдет. Отчасти это связано с культурой дебатов и дискуссий среди всех тех аналитиков, чья способность прогнозировать будущее, прямо скажем, невелика.

Недавно я принял участие в опросе, предложенном журналом Foreign Affairs, в котором задавался вопрос о том, было ли расширение НАТО ошибкой. Они буквально спрашивали всех, кто хоть как-то отдаленно связан с внешнеполитическим сообществом или так называемым «блоком». С таким же успехом среди них мог вполне оказаться, например, мой почтальон, если бы ему выписали пригласительный билет. Сам я всегда считал подобные дебаты немного, так скажем, странными, как это часто бывает в академических дискуссиях. 

Расширение НАТО, очевидно, было трудным и важным решением. Оно могло быть правильным или неправильным, и обе стороны приводили убедительные аргументы. Но узкое, навязчивое внимание к этому вопросу, в отрыве от всего остального, что происходит в мировой политике, европейском государственном устройстве или истории России за последние три десятилетия, на мой взгляд, выглядит несколько смещенным и оторванным от того, как на самом деле работает политика.

Итак, каки выводы мы должны делать из всех этих ожесточенных споров на тему «Кто был прав?»

Первым делом я подумал о том, что важно, КТО принимает решение. Прав я или нет, но мнение моих научных коллег и друзей из аналитических центров здесь не имеет ровно никакого значения, кроме как для нашего собственного эго.

Когда же ошибаются те, кто определяет политику — это может иметь серьезные последствия. Сегодня мы видим явное доказательство этого. Ужасные просчеты Путина в Украине стоили бесчисленных жизней, породили страдания и страх.

Недавно мне представилась исключительная возможность поразмышлять о реальных последствиях принятия решений во время моей поездки в Италию со студентами Школы перспективных международных исследований Джона Хопкинса. Поездка была посвящена итальянской кампании 1943-44 годов во время Второй мировой войны. В тот момент я знал об этой кампании гораздо меньше, чем мне следовало бы. Однако, то, что я тогда узнал, потрясло меня до глубины души.

Решение о вторжении в Италию оказалось ужасным и, возможно, ошибочным большим стратегическим компромиссом между желанием Уинстона Черчилля защитить британские имперские интересы в Средиземноморье и предпочтением американских военных лидеров готовиться к вторжению в Европу через Ла-Манш.

Высадившись в Италии в сентябре 1943 года с планами достигнуть через месяц Рима, союзные войска вместо этого медленно, болезненно и с большими потерями продвигались через долину Лири, прибыв в долину Рапидо в начале 1944 года. Стоя перед глубокой, быстро текущей рекой Рапидо на узкой, открытой равнине, окруженной горами, даже такому невоенному эксперту, как я, было очевидно, насколько жестоко трудным будет продвижение на север. Чтобы добиться успеха, союзникам нужно было захватить окружающие холмы. На вершине самого высокого холма, тем временем, находился прекрасный бенедиктинский монастырь, основанный в начале шестого века.

Что произошло дальше, хорошо известно. Вопреки ожиданиям союзников, вермахт не использовал монастырь в своих стратегических целях. Вместо этого, затратив огромные усилия и средства, немецкая армия аккуратно вывезла художественные и исторические сокровища и благополучно вернула их в Ватикан. Союзники же, разочарованные невозможностью продвинуться вперед, убедили себя в том, будто немецкие войска все же используют именно это место для артиллерийского обстрела их позиций, и приняли решение разбомбить его.

В результате они разрушили одно из самых почитаемых мест в мире для римских католиков. Кроме того, погибло более 200 невинных мужчин, женщин и детей, которые укрывались в аббатстве, полагая, что находятся там в безопасности. Руины же монастыря, занятые впоследствии немецкими солдатами, стали идеальным укрытием для сдерживания усилий союзников по захвату долины, что привело к тысячам новых жертв.

Кампания союзников по захвату Монтекассино и переправа через реку Рапидо увенчалась успехом только после четырех кровавых штурмов — через пять месяцев после первой неудачной попытки. Добиться этого союзники смогли только ценой огромных потерь. И свидетельств того, что это способствовало продвижению общего дела союзников, крайне мало.

Итальянская кампания союзников времен Второй мировой войны вызывает у меня некоторые неудобные соображения и даже сравнения с продолжающимся ужасающим вторжением России в Украину.

Трудно воспринимать итальянскую кампанию иначе как тактическое, стратегическое, грандиозное стратегическое и моральное фиаско.

Однако, как бы я ни был склонен скатиться на путь моральной эквивалентности, неожиданное выступление студента во время учения заставило меня отказаться от этой мысли. Его темой был молодой Джон Хьюстон, которого вместе с другими современными и будущими великими режиссерами наняли для съемок войны.

Фильм, который он в итоге снял, о Сан-Пьетро, был поразительно реалистичным, показывая изнурительную бойню как для гражданского населения, так и для военнослужащих.

Высшее американское военное руководство возненавидело этот фильм.

Это был не тот пропагандистский фильм, за который, по их мнению, они заплатили. Когда его обвинили в том, что он снял антивоенный фильм, Хьюстон не стал возражать. «Если я когда-нибудь сниму что-нибудь, кроме антивоенного фильма, надеюсь, вы выведете меня на улицу и пристрелите».

Услышав о спорах, начальник штаба армии Джордж К. Маршалл попросил показать ему фильм. «Эту картину должен увидеть каждый американский солдат, проходящий подготовку. Она не обескуражит, а скорее подготовит их к первоначальному шоку в бою». В результате просмотра фильма капитан Хьюстон был награжден и повышен в звании до майора.

Это заставило меня вернуться к дебатам по поводу НАТО на сайте Foreign Affairs.

Каким бы глупым ни казался этот опрос поначалу, важно помнить, что в Москве или Пекине, скорее всего, не будет аналогичного опроса на тему: «Было ли вторжение в Украину ошибкой?» или «Будем ли мы сожалеть о подавлении протестов Гонконга?».

Имеет ли это значение?

Общество, которое допускает громкие и даже невежливые академические и политические дебаты и привлекает своих самых талантливых художников к изображению войны во всех ее проявлениях, стоит того, чтобы его защищать.

Кроме того, в долгосрочной перспективе оно, скорее всего, будет более эффективным.

Лишь немногие люди, организации или государства с первого раза делают все на 100 процентов правильно. Они должны учиться, а для этого они должны быть честными и открытыми, выявлять свои ошибки и придумывать более эффективные методы и процессы, чтобы в следующий раз все получилось лучше.

Это один из основных принципов научной работы, и именно здесь ученые и аналитики могут помочь лицам, принимающим решения.

То, что может показаться повторяющимися и даже навязчивыми дебатами и подведением итогов, является частью процесса, помогающего понять и улучшить процесс принятия решений в сложном и запутанном мире.

Это может быть противно, могут быть задеты чувства, а иногда стимулы заставляют нас слишком долго слушать не тех людей, игнорируя более тихие, но мудрые голоса. Это издержки и бремя открытого общества, которые мы все слишком хорошо знаем. Эта система неослабевающих и острых дебатов и разногласий лучше любой альтернативы. И затраты на ее поддержание, хотя они часто кажутся высокими,  того стоят.

Так что да, я ошибался и буду продолжать ошибаться. И хотя я не планирую больше выдвигать много обвинений, я буду продолжать учиться, особенно у замечательных авторов. И если подумать, возможно, я не так уж сильно ошибался.

У Philadelphia Eagles было отличное межсезонье — так что все возможно…

11/07/2022

Источник: War On The Rocks

Автор: ФРАНСИС ДЖ. ГЭВИН 

Фрэнсис Дж. Гэвин — заслуженный профессор Джованни Аньелли и директор Центра Генри Киссинджера по глобальным вопросам в Школе перспективных международных исследований Университета Джонса Хопкинса. Председатель редколлегии издания Texas National Security Review.

Last Updated on 11.07.2022 by iskova