“Русский медведь, конечно, способен на все, если только он знает, что другие животные, с которыми ему приходится иметь дело, ни на что не способны.”
“Политика России в отношении Турции – Чартизм”
Источник: Карл Маркс в газете “Нью-Йорк Дейли Трибюн”
Опубликовано: в New-York Daily Tribune, № 3819, 14 июля 1853 года. Перепечатано в New-York Semi-Weekly Tribune, № 849, 15 июля 1853 года;
(ИЗ ИСТОРИИ: Название, под которым статья появилась в “New-York Semi-Weekly Tribune”. New-York Tribune озаглавила ее “Политика России против Турции”, и под этим названием первый раздел статьи, касающийся русско-турецкого конфликта, был опубликован в “Восточном вопросе”. В своей работе над этой статьей и другими докладами, посвященными истории международных отношений, Маркс использовал материалы и документы, обычно переведенные на английский язык и опубликованные в “The Portfolio; or a Collection of State Papers”. )
Karl Marx in New York Daily Tribune
Russian Policy Against Turkey.— Chartism
Переписано: director@marx.org, 16 ноября 1996 г;
HTML разметка: Энди Бланден;
Лондон, пятница, 1 июля 1853 года
Начиная с 1815 года великие державы Европы ничего так не боялись, как нарушения статус-кво.
Но любая война между двумя этими державами подразумевает подрыв этого статус-кво.
Вот причина, почему посягательства России на Востоке были допущены, и почему от нее никогда не требовали ничего взамен, кроме как предоставить западным державам какой-нибудь предлог, пусть даже абсурдный, для сохранения нейтралитета и избавления от необходимости вмешиваться в российские агрессии.
Россия все это время превозносила терпение и великодушие своего “августейшего господина”, который не только снисходительно прикрывал голое и позорное раболепие западных кабинетов, но и проявлял великодушие, пожирая Турцию кусок за куском, вместо того чтобы проглотить ее одним махом.
Таким образом, русская дипломатия опиралась на робость западных государственных деятелей, а ее дипломатическое искусство постепенно погрузилось в такую полную манерность, что историю нынешних сделок можно почти дословно проследить в хрониках прошлого.
Пустота новых оправданий России становится очевидной после того, как султан [Абдул Меджид] предоставил в своем новом указе Константинопольскому патриарху [Германосу] больше, чем просил сам царь – в том, что касается религии. Может быть, “умиротворение Греции” [1] было более веским предлогом? Когда М. де Виллель, чтобы успокоить опасения султана [Махмуда II] и доказать чистоту намерений великих держав, предложил, “что союзники должны прежде всего заключить договор, по которому фактический status quo Оттоманской империи должен быть ей гарантирован”, русский посол в Париже [К. О. Поццо ди Борго] выступил против этого предложения, заявив:
- “Россия, проявляя великодушие в отношениях с Портой и демонстрируя неоценимое уважение к желаниям своих союзников, […] была вынуждена, тем не менее, оставить исключительно за собой право определять свои собственные разногласия с Диваном; […] что общая гарантия Османской империи, независимо от того, что она необычна и удивительна, ранит чувства своего хозяина и права, приобретенные Россией, и принципы, на которых они основаны”.
Россия претендует сейчас на оккупацию Дунайских княжеств, не давая Порте права рассматривать этот шаг как casus belli.
В 1827 году Россия претендовала “на оккупацию Молдавии и Валахии от имени трех держав”.
В то время как в своем объявлении войны от 26 апреля 1828 года Россия провозгласила следующее:
- “Ее союзники всегда найдут ее готовой согласовать с ними свой поход, во исполнение Лондонского договора [2], и всегда стремящейся помочь в деле, которое ее религия и все чувства, почетные для человечества, рекомендуют ей активную заботу, всегда расположенной извлечь выгоду из своего фактического положения только для ускорения выполнения договора от 6 июля”.
В то время как Россия в своем манифесте от 1 октября 1829 года заявила:
- “Россия постоянно оставалась чуждой всякому желанию завоевания, всякому стремлению к возвеличиванию”.
Ее посол в Париже писал графу Нессельроде.
- “Когда императорский кабинет рассматривал вопрос о целесообразности вооружения Порты, […] могло существовать некоторое сомнение в настоятельности этой меры в глазах тех, кто недостаточно обдумал последствия кровавых реформ, только что проведенных вождем Оттоманской империи с такой огромной жестокостью. […]
- “Император подверг турецкую систему испытанию, и Его Величество обнаружил, что она обладает началом физической и моральной организации, которой до сих пор не было. Если бы этот султан имел возможность оказать нам более решительное и регулярное сопротивление, в то время как он едва собрал вместе элементы своего нового плана реформ и улучшений, то каким грозным он показался бы нам, если бы у него было время придать ему большую прочность. […] Положение вещей таково, что мы должны поздравить себя с тем, что атаковали их прежде, чем они стали более опасными для нас, ибо промедление только ухудшило бы наше относительное положение и подготовило бы нам большие препятствия, чем те, с которыми мы встретились”.
Россия предлагает сначала сделать агрессивный шаг, а потом говорить о нем. В 1829 году князь Ливен писал графу Нессельроде:
- “Мы ограничимся общими словами, ибо всякое косвенное сообщение по столь деликатному вопросу навлечет на нас настоящую опасность, и если мы однажды обсудим с нашими союзниками статьи договора с Портой, то удовлетворим их только тогда, когда они будут думать, что наложили на нас непоправимые жертвы. Мир должен быть подписан в разгар нашего конфликта, и именно тогда, когда он будет заключен, Европа должна знать его условия. Тогда напоминания будут слишком запоздалыми, и она будет терпеливо сносить то, что уже не сможет предотвратить”.
Россия уже несколько месяцев откладывает действия под тем или иным предлогом, чтобы сохранить положение вещей, которое, не будучи ни войной, ни миром, является терпимым для нее самой, но губительным для турок.
Точно таким же образом она действовала и в период, о котором мы упоминали. Как сказал Поццо ди Борго:
- “Наша политика заключается в том, чтобы в течение следующих четырех месяцев не произошло ничего нового, и я надеюсь, что нам это удастся, потому что люди вообще предпочитают ждать; но пятый должен быть плодотворным на события”.
Царь, нанеся величайшие оскорбления турецкому правительству, и несмотря на то, что теперь он угрожает силой вымогать самые унизительные уступки, тем не менее, поднимает крик о своей “дружбе к султану Абдул Меджиду” и заботе “о сохранении Османской империи”. На султана он возлагает “ответственность” за противодействие его “справедливым требованиям”, за продолжение “ранения его дружбы и его чувств”, за отклонение его “ноты” и за отказ от его “протектората”.
В 1828 году, когда Поццо ди Борго получил от Карла X разъяснения по поводу неудачного успеха русского оружия в кампании того года, он ответил, что, не желая развязывать войну без крайней необходимости, император надеялся, что султан извлечет выгоду из своего великодушия, и этот эксперимент теперь не удался.
Незадолго до начала своей нынешней ссоры с Портой Россия пыталась создать общую коалицию континентальных держав против Англии по вопросу о беженцах, и, потерпев неудачу в этом эксперименте, она попыталась создать коалицию с Англией против Франции.
Точно так же с 1826 по 1828 год она запугивала Австрию “амбициозными проектами Пруссии”, делая одновременно все, что было в ее силах, чтобы раздуть мощь и притязания Пруссии, чтобы дать ей возможность уравновесить Австрию. В своей нынешней циркулярной ноте она указывает на Бонапарта как на единственного нарушителя мира своими притязаниями на Святые места [3]; но в то время, говоря языком Поццо ди Борго, она заявляла:
- “все волнение, охватившее Европу, она приписала ведомству князя Меттерниха и попыталась заставить самого герцога Веллингтона понять, что почтение, которое он окажет Венскому кабинету, станет недостатком его влияния на все остальные, и придать такой оборот событиям, что уже не Россия будет искать компромисса между Францией и Великобританией, а Великобритания, которая отреклась от Франции, чтобы присоединиться к Венскому кабинету”.
Теперь Россия подверглась бы большому унижению, если бы отступила. Таково же было ее положение после первой неудачной кампании 1828 года. Какова же была тогда ее высшая цель? Мы ответим словами ее дипломата:
- “Вторая кампания необходима для того, чтобы приобрести превосходство, необходимое для успеха переговоров. […] Когда эти переговоры состоятся, мы должны быть в состоянии быстро и оперативно диктовать их условия. Имея возможность делать больше, Его Величество согласился бы требовать меньше. […] Получение этого превосходства представляется мне тем, что должно быть целью всех наших усилий. Это превосходство стало теперь условием нашего политического существования, которое мы должны установить […] и поддерживать в глазах всего мира”.
Но не боится ли Россия совместных действий Англии и Франции? Безусловно.
В “Секретных записках о средствах, которыми располагает Россия для разрыва союза между Францией и Англией”, раскрытых в правление Луи Филиппа, нам говорят следующее:
- “В случае войны, в которой Англия объединится с Францией, Россия не питает надежд на успех, если только этот союз […] не будет разорван; так что, по крайней мере, Англия должна согласиться оставаться нейтральной во время континентального конфликта”.
Вопрос заключается в следующем: Верит ли Россия в совместные действия Англии и Франции? Мы снова цитируем депеши Поццо ди Борго:
- “С того момента, как мысль о гибели Турецкой империи перестанет преобладать, маловероятно, что британское правительство рискнет начать всеобщую войну ради освобождения султана от выполнения того или иного условия, прежде всего в том состоянии, в котором все будет находиться в начале приближающейся кампании, когда все будет еще неясно”.
Эти соображения позволяют считать, что у нас нет причин опасаться открытого разрыва со стороны Великобритании, и что она ограничится тем, что посоветует Порте просить мира и окажет помощь всеми имеющимися в ее распоряжении добрыми услугами во время переговоров, если они состоятся, не идя дальше, если султан откажется или мы будем упорствовать”.
Что касается мнения Нессельроде о “добром” Абердине (министре 1828 и 1853 годов), то здесь уместно привести следующую цитату из депеши князя Ливена:
- “Лорд Абердин в беседе со мной повторил заверение, что в намерения Англии никогда не входило искать ссоры с Россией, что он опасается, что позиция английского министерства не была хорошо понята в Петербурге, что он оказался в щекотливом положении. Общественное мнение всегда было готово выступить против России. Британское правительство не могло постоянно противостоять ему; и было бы опасно возбуждать его по вопросам […], которые так близко касались национальных предрассудков. С другой стороны, мы могли с полной уверенностью рассчитывать на […] дружественное расположение английского министерства, которое боролось с ними”.
Единственное, что поражает в ноте М. де Нессельроде от 11 июня, это не “наглая мешанина из признаний, опровергаемых поступками, и угроз, завуалированных в декламациях”, а тот прием, который русские дипломатические ноты впервые встречают в Европе, вызывая, вместо привычного благоговения и восхищения, румянец стыда за прошлое и презрительный смех западного мира над этой наглой смесью претензий, изящества и настоящего варварства.
Однако циркулярная нота Нессельроде и “ultimatissimum” от 16 июня ничуть не хуже столь восхитительных шедевров Поццо ди Борго и князя Ливена. Граф Нессельроде был в их время, как и сейчас, дипломатическим главой России.
Существует забавная история о двух персидских натуралистах, которые изучали медведя; один из них, никогда прежде не видевший такого животного, поинтересовался, роняет ли это животное своих детенышей живыми или откладывает яйца; на что другой, более осведомленный, ответил:
- “Это животное способно на все”. Русский медведь, конечно, способен на все, если только он знает, что другие животные, с которыми ему приходится иметь дело, ни на что не способны.”
Далее я могу упомянуть о победе, которую Россия только что одержала в Дании: большинством в 119 голосов против 28 было принято королевское послание в следующих выражениях:
- “В согласии с 4-м параграфом Конституции от 5 июня 1849 года, Объединенный парламент, со своей стороны, дает свое согласие на устройство Его Величеством престолонаследия всей датской монархии в соответствии с королевским посланием о престолонаследии от 4 октября 1852 года, возобновленным 13 июня 1853 года”.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] “Умиротворение Греции” — выражение, используемое в дипломатических документах европейских держав в связи с их вмешательством в турко-греческий конфликт, вызванный освободительной борьбой греческого народа против турецкого владычества в 1820-х годах.
[2] В 1827-29 годах состоялись Лондонские конференции представителей Великобритании, России и Франции, на которых обсуждался греческий вопрос. 6 июля 1827 года три державы подписали Конвенцию, которая подтвердила Протокол о греческой автономии, подписанный Великобританией и Россией в Санкт-Петербурге 4 апреля 1826 года. И Протокол, и Конвенция содержали пункты о дипломатическом признании Греции как независимого государства и вооруженном посредничестве в турко-греческом конфликте. На основании этой Конвенции союзный флот был направлен в греческие воды и принял участие в битве при Наварино. Также был подписан ряд других документов, касающихся Греции, в том числе Протокол от 22 марта 1829 года, который устанавливал границы греческого государства и предусматривал монархическую форму правления в Греции. Однако эти соглашения и шаги Великобритании и Франции, которые надеялись урегулировать конфликт дипломатическим путем, без поражения Турции в русско-турецкой войне, не смогли заставить Турцию изменить свое отношение к греческому вопросу. Только после победы русской армии под командованием генерала Дибича в кампании 1829 года Турция согласилась пойти на некоторые уступки.
[3] Ссылка на записку Нессельроде (циркулярное письмо от 11 июня 1853 года) российским дипломатам за границей. Нота критиковала действия Порты и давала основание для предъявления нового ультиматума Турции с требованием признать русского царя защитником христианских подданных султана и угрозой прибегнуть к “решительным мерам”, если эти требования будут отвергнуты. Этот ультиматум, который Маркс называет ниже и “ultimatissimum”, был предъявлен Порте 16 июня 1853 года.
Источник : выдержки из статьи “Russian Policy Against Turkey.— Chartism”, Karl Marx , New York Daily Tribune, 1853 г.
Last Updated on 22.05.2023 by iskova
