Они вернулись: деспоты, которые ходят по трупам, автократы, чья власть основана на терроре, который они распространяют.

Владимир Путин — один из них, как и Ким Чен Ын. Си Цзиньпин тоже.

И они не единственные.

Безжалостность, с которой они правят, пугает.

При упоминании о них невольно напрашиваются сравнения: Гитлер, Мао Цзэдун, Иван Грозный, Нерон.

«Что общего у Путина с Гитлером» — такой заголовок появился в Die Zeit после вторжения России на Украину.

«Диктатор Северной Кореи убивает по примеру Сталина», — написал новостной журнал «Фокус», когда несколько лет назад Ким Чен Ын казнил четырнадцать своих генералов в ходе «чистки».

Такие сравнения быстро становятся опасными. И необъективными. Речь идет уже не об анализе, а либо о погоне за сенсациями, либо о политической клевете.

Например, когда The Guardian всерьез задается вопросом, что общего у Трампа и Гитлера. 

Или Westdeutscher Rundfunk сравнивает речи Бьорна Хёке с речами Йозефа Геббельса. 

Конечно, можно задаться вопросом, сколько  NSDAP в AfD. Но в поисках точек соприкосновения нельзя упускать из виду то, что нас разделяет, что, возможно, более интересно. 

Историки во всяком случае расходятся во мнениях. 

Сравнения часто бывают ошибочными.

Исторические сравнения всегда ошибочны.Потому что история никогда не повторяется. 

Правление Ким Чен Ына функционирует по иным правилам, чем правление Сталина, даже если между ними есть параллели.

И Путин — не второй Гитлер. Его фантазии о великой власти не такого уровня, как у национал-социалистов, как и его понимание власти, и он не стремится истреблять евреев. Какими бы поразительными ни были детали, в целом сравнения больше размывают, чем объясняют. Они могут даже исказить представление о том, что действительно важно.

Лицо насилия

У каждой тирании свое лицо. 

Террор всегда формируется средой, в которой он возник. 

Людьми, которые его осуществляют.

И, возможно, то, что объединяет жестоких тиранов истории, — это не механика осуществления ими власти. А скорее в том, что легко можно себе представить, но трудно определить.

Они воплощают в себе противоположность всему доброму и правильному — зло.

Таким образом, мы наконец-то выходим за рамки исторических категорий и навлекаем на себя обвинения в уходе в сторону чего-то не относящегося к делу, когда речь идет о чем-то очень конкретном: преступлении.

Зло больше не является категорией для размышлений. Историография избавилась от него. Расплывчатый термин, бесполезный с аналитической точки зрения. Те, кто говорит о зле, демонизируют его вместо того, чтобы объяснять. И в конечном итоге оправдывают злодеев, поскольку низводят их действия в сферу рокового и таинственного. Это отвлекает от того факта, что царствование террора возникает только тогда, когда деспоты могут опереться на сообщников. На попутчиков, которые жертвуют своей моральной чистотой из страха перед репрессиями, по глупости или ради собственной выгоды.

Тот факт, что оно оказалось на мусорной куче историков, не означает, что зла больше не существует. Но на самом деле оно не должно существовать. Потому что оно разрушает представление о рациональном человеке. И подрывает убежденность эпохи Просвещения в том, что история свидетельствует не только о научно-техническом, но и о нравственном прогрессе в долгосрочной перспективе.

С другой стороны, зло нельзя объяснить так просто. Поэтому люди пытаются его изгнать. Объясняя его как совершенно нормальное, специфическое для вида, иначе развитое поведение, как ученый-бихевиорист Конрад Лоренц, который в своей книге, опубликованной в 1963 году, говорит не о зле, а о «так называемом зле». Или разоблачая его как неполноценное, ничтожное и неадекватное, как это сделала философ Ханна Арендт.

«СВИСТ В ЛЕСУ»

Анализируя процесс над бывшим оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Эйхманом, Арендт ввела в обиход фразу «банальность зла». Она не была заинтересована в тривиализации зла. Она хотела показать, насколько пугающе консервативно это может проявляться. На примере  мелкобуржуазного чиновника Эйхмана, озабоченном миром и порядком, она хотела показать как испаряется зло, попадая в водоворот повиновения, бездумности и бюрократической рутины, она хотела убрать  всепоглощающее, демоническое.

Это выставляет зло на посмешище, но не делает его безобидным. Такие люди, как Эйхман, поддерживали нацистскую машину смерти в рабочем состоянии. Из убеждения и чувства долга. Без них такой преступник, как Гитлер, не смог бы реализовать свою смертоносную миссию. У Мао, Сталина и Пол Пота тоже были Эйхманы, на услуги которых они могли положиться. Высмеивать приспешников зла — все равно что свистеть в лесу: торжество над силой, которая, возможно, и не сила вовсе.

Но история — это не психология.

Исторические процессы подчиняются закону причины и следствия.

Историки не отвечают на вопрос, почему в мире существует несправедливость и жестокость. Об этом должны думать философы.

Леопольд фон Ранке в XIX веке учил, что в истории есть действия и последствия.

Карл Маркс, будучи историком, объяснял общественные отношения с точки зрения производственных отношений, классовой борьбы и производительных сил. Злу там так же мало места, как и доброму Богу, который управляет ходом мира.

Злые императоры

Даже богословы избегают зла. Несколько лет назад Папа Римский хотел убрать его из «Отче наш».

Однако мир полон фигур, олицетворяющих зло. Совершившие насилие, массовые убийцы, злодеи, которым безразлична человеческая жизнь, которые ввергают в беду целые народы и готовы на все, чтобы сохранить свою власть.

Но с тех пор как зло было упразднено в наши дни, оно перестало быть силой, на которую можно возложить ответственность за все плохое в мире. Напротив, это темная сила, которая дремлет в каждом человеке и только и ждет, чтобы ее разбудили.

Когда разрушительное больше не поддается четкой классификации и в каждом из нас дремлет Гитлер, становится трудно воспринимать диктаторов как олицетворение зла. А если это и происходит, то обычно с оттенком иронии. «Злые императоры» — так называлась выставка, которая некоторое время назад проходила в Вене. Она была посвящена таким римским цезарям, как Калигула, Нерон и Коммод. Зловещие фигуры, без сомнения. Жаждущие признания, безжалостные, жестокие. Но они принадлежат к тому времени, которое стало для нас историческим в двойном смысле: давно ушедшим и не имеющим отношения к современности.

Иногда зло все же проявляется. Это происходит тогда, когда все попытки объяснения терпят крах из-за масштабов несправедливости. В своей книге «Немецкая катастрофа», опубликованной сразу после Второй мировой войны, историк Фридрих Майнеке размышлял о природе истории. В частности, он рассуждал о том, как принципы добра и зла, божественного и демонического стали действовать в немецкой истории. Теперь, заключил он, задача состоит в том, чтобы «искоренить ядовитый рост национал-социализма».

Дремлющий зверь

Война, насилие и убийства не являются чем-то само собой разумеющимся. За каждым преступлением стоят преступники, которые его совершили.

Зло — это не закон природы, которому никто не может противостоять. Чтобы оно начало действовать, нужны люди, которые ему поддаются. И те, кто позволяет ему твориться.

Понятно, что такие тираны, как Гитлер, Ленин, Сталин, Мао или Пол Пот позиционируются как олицетворения зла.

Но это удобно и иногда опасно одновременно, потому что легко приводит к негативной героизации.

Однако прежде всего это вводит в заблуждение, поскольку не позволяет понять, как работают власть, насилие и репрессии.

Возможно, великих преступников истории следует рассматривать не как простое воплощение зла, а как катализаторов зла, которое не так легко понять, как хотелось бы.

Last Updated on 09.06.2024 by iskova