От паники к взвешенной политике. Иностранная пропаганда и методы эффективного противодействия ей

От паники к взвешенной политике. Иностранная пропаганда и методы эффективного противодействия ей

От паники к политике

Пределы иностранной пропаганды и основы эффективного противодействия ей

Ученые давно опасаются перспективы того, что враждебные иностранные державы могут подорвать демократию, распространяя ложную, вводящую в заблуждение и подстрекательскую информацию с помощью различных средств массовой информации.

Подобные опасения могут быть как неуместными, так и глубоко ошибочными.

Взаимосвязь между общим отношением людей к СМИ и потребляемому контенту остается, в лучшем случае, туманной, несмотря на технологические достижения, обещающие не только расшифровать такую взаимосвязь, но и манипулировать ею.

Это ограничение распространяется и на внешних врагов.

Поэтому политики рискуют стать пессимистами в отношении общественности и отвлечься от внутренних, реальных факторов, определяющих ее доверие к демократическим институтам. Вмешательство в политику может также оказаться пагубным для таких демократических ценностей, как свобода слова, и для норм, которые Соединенные Штаты стремятся внедрить в информационную среду.

Вмешательство России в президентские выборы 2016 года в США привело к активным общественным и научным дебатам о роли иностранной пропаганды – преднамеренных и систематических попытках использовать СМИ для формирования восприятия и направления поведения внутри страны.

Дерзкая операция России и победа Дональда Трампа стали полной неожиданностью, что заставило аналитиков искать ответы на вопросы о том, в какой степени действия России могли повлиять на исход выборов.

Этот эпизод вдохнул новую жизнь в старые страхи: широкомасштабное манипулирование обществом со стороны злонамеренных иностранных игроков, использующих средства массовой информации в качестве оружия (вепонизация СМИ; вепонизация – использование в качестве оружия мирных объектов, не предназначенных для боевых действий).

Подобные опасения не ограничиваются Россией. Инвестиции Китая в социальные сети, например, привели к слушаниям в Конгрессе, на которых представители зловеще говорили об информационных кампаниях соперничающих великих держав.

Такие кампании представляются особенно коварными. Они могут угрожать национальной безопасности не за счет изменения баланса военных сил, а за счет подрыва веры в демократические институты.

Правительства, организации гражданского общества и онлайн-платформы продемонстрировали, как нарративы могут распространяться в сети, усиливаемые подставными лицами и иностранными гражданами.

Поскольку национальные лидеры исходят из того, что демократические институты зависят от рациональных расчетов граждан, основанных на поддающихся проверке фактах, потенциальный сбой может показаться катастрофическим.

Поэтому политики и исследователи в США объединились, чтобы защитить то, что, как предполагается, является главной целью иностранной пропаганды, – саму ДЕМОКРАТИЮ: доверие между гражданами и институтами, необходимое для нормального функционирования системы государственного управления, основанной на участии населения.

Однако этот рост интереса и усилий основан на потенциально ошибочных представлениях о перспективах пропаганды.

Вопреки сложившимся представлениям, целый ряд недавних эмпирических исследований не смог подтвердить наличие единой причинно-следственной связи между онлайн-СМИ и серьезными изменениями в человеческом мышлении и поведении. Более того, исследования в этой области по-прежнему ограничены по масштабам и сопряжены с методологическими проблемами.

Попытка отследить или оказать влияние усложняется также проблемой систематизации сбора данных. Как потенциальные онлайн-пропагандисты, так и политики часто не понимают этой сложности.

Эта неспособность может привести к неэффективным политическим рецептам, полагающимся на инструменты военной, внешней политики и национальной безопасности для решения, скорее всего, внутренних проблем.

В той мере, в какой западные политики стремятся защитить демократию от подобных подрывных действий, раздутые страхи перед иностранным вмешательством, чрезмерная вера в силу СМИ и технологий, а также пессимизм в отношении местной общественности могут оказать столь же разрушительное воздействие в плане доверия к демократическим институтам, которые, как считается, находятся перед лицом наибольшей угрозы.

Таким образом, политические лидеры и институты рискуют потерять веру в ту самую общественность, которой они призваны служить.

Искушение правительств вмешаться в информационную среду рискует обернуться обратным эффектом, превратив иностранное влияние в Интернете в удобного козла отпущения для решения собственных социально-политических проблем цифровой эпохи.

В этой связи, рекомендуется более интроспективный, ориентированный на внутренний рынок, подход к борьбе с иностранной пропагандой в Интернете, начав с:

признания ее ограниченных возможностей,
признания самостоятельной роли людей в потребляемом ими контенте СМИ,
напоминания о том, что доверие к демократии в первую очередь обусловлено ее способностью удовлетворять реальные потребности человека и общества.

Нерешенные вопросы пропаганды

В настоящее время нет единого мнения об эффективности иностранной пропаганды.

По мнению некоторых западных политологов, особый интерес для внешних игроков представляет поляризованная общественность.

Согласно исследованиям, «скрытое распространение скандальных разоблачений или дезинформации в отношении конкурирующих кандидатов» на выборах – наряду с другими действиями, такими как публичные угрозы, обещания, пожертвования на кампанию и quid pro quo (лат. «нечто за нечто») – может оказывать статистически значимое влияние на результаты выборов.

В целом, однако, предполагаемый успех иностранного вмешательства, по-видимому, зависит от уже существующих условий среди целевой аудитории иностранного государства, включая неуверенность и сомнения в государственных институтах, элитах и руководстве.

Нет никаких сомнений в том, что СМИ играют важную роль в общественном дискурсе, создавая и поддерживая авторитетные мнения, постоянно формируя и изменяя то, что считается «социально приемлемым поведением».

В связи с этим нет ничего удивительного в том, что иностранные игроки пытаются использовать различные СМИ – от газет и радиопередач до цифровых социальных платформ – в качестве основных каналов подрывной деятельности.

Тем не менее, роль СМИ в формировании самосознания, убеждений и поведения людей остается спорной темой.

Главной проблемой человечества является неспособность усвоить именно правду, а не ложь, которую люди принимают за правду.

В тех случаях, когда ложный или подстрекательский контент находит свою аудиторию, возникает вопрос: принимают ли люди этот контент осознанно?

Большинство неточной или вводящей в заблуждение информации находит отклик у людей, которые уже до этого были дезинформированы, либо же внутренне предрасположены к подобного рода дезинформации.

Как бы ни были пагубны для социальной сплоченности самообман и невежество, иногда они могут оказаться более полезными для повседневной жизни, чем голые факты.

По мнению философа Дэна Уильямса, рынок идей правильнее было бы назвать рынком рационализаций, на котором люди и организации соревнуются в обосновании своих предпочтительных убеждений в обмен на деньги, внимание и социальный статус.

Ряд исследований показывает, что такие желания неизменны и преобладают даже над осознанным стремлением к правде и точности. По этой причине люди ценят то мировоззрение, которое лучше всего соответствуют их собственному социальному контексту.

Хотя пропаганда и процветает в Интернете, степень ее влияния на политические результаты, уровень политических знаний, доверие к демократическим институтам и на политическую поляризацию – остается до конца неясной.

Это говорит о том, что люди гораздо менее впечатлительны, чем изначально предполагается, и их взгляды едва ли поддаются обработке с помощью каких-то особых навыков либо разумных ожиданий успеха – причем как со стороны государств, так и любых других субъектов.

Отголоски Истории

После окончания Второй мировой войны термин “пропаганда” постепенно вышел из общего (уничижительного) контекста в пользу менее идеологизированных терминов, таких как:

коммуникация,
информация,
убеждение.

Этот сдвиг отражал необходимость учитывать не только новые коммуникационные технологии, но и сложную природу человека.

Ученые постепенно отказались от обоснования так называемого «прямого эффекта» – идеи о том, будто люди могут одинаково реагировать на тот или иной медиастимул.

Вместо этого они ввели такие понятия, как «формирование повестки дня», «прайминг и фрейминг», чтобы описать сложную динамику в отношениях между СМИ, известными фигурами и аудиторией.

Медиапрайминг — социологическая концепция, согласно которой активация в сознании индивида одной мысли может вызвать активацию мыслей, семантически близких ей. Теория медиа-прайминга гласит, что образы, используемые СМИ, могут использоваться для манипуляции общественным сознанием путём стимулирования у аудитории мыслей, так или иначе связанных с инициальными (посылаемыми).

С появлением новых информационно-коммуникационных технологий, возвестивших о наступлении цифровой эпохи, СМИ стали более интерактивными и распространенными, что возродило перспективу выявления (а также совершенствования) их прямого воздействия за счет более глубокого понимания индивидуальных и общественных предпочтений, выявленных в ходе такого взаимодействия.

Поток данных

Появление Интернета нарушило многие господствующие парадигмы отношений между СМИ и общественностью. Скудость обработанной информации, поставляемой СМИ, уступила место недостатку внимания к информации СМИ со стороны общества.

В XXI веке онлайн-СМИ полностью размыли различие между этими двумя группами.

Это поставило под сомнение прежние теории о влиянии СМИ, сделав “общественное мнение” вездесущим и одновременно неуловимым. Так называемый «капитализм наблюдения» обозначил компромисс между гражданами и СМИ: удобство связи в обмен на детализированную информацию о повседневной жизни.

Политический дискурс о манипулировании СМИ теперь основывается на предполагаемой силе «больших данных» о гражданах в сочетании с алгоритмами, поставляющими информацию обществу.

Эта логика подразумевает несколько самоподкрепляемых предположений:

новые технологии создадут новые способы генерирования, сбора и анализа данных о людях, выявляя явления, не наблюдаемые в иных случаях,
автоматизация сведет к минимуму человеческие ошибки и предвзятость, тем самым сделав данные более “исходными” (менее обработанными).
как следствие, получаемые суждения о явлениях и событиях будут более точными.

Такая логика сослужила хорошую службу ряду дисциплин, приведя к прорывам в таких областях, как генетика или цепочки поставок.

Тем временем исследователи, политики, агентства новостей, а в последнее время и платформы социальных сетей, также применяют эту парадигму, ориентированную на данные, для объяснения сложной взаимосвязи между СМИ, которые люди потребляют, их отношением и поведением, и, как следствие, феноменом убеждения.

Социальные медиаплатформы, такие как Facebook и Twitter (ныне X), стали основными сторонниками данной логики, поскольку они взяли на себя ведущую роль посредников между пользователями и медиаконтентом.

Пользователи, рекламодатели и исследователи также переложили на платформы задачу определения ценности и приписывания смысла любым данным, которые генерировали эти отношения. В результате, возникла перспектива беспрецедентного знания для человеческого субъекта, именно за счет изменения принятых норм в отношении того, что считается лучшим знанием.

И все же, независимо от степени автоматизации, определение факторов, квалифицируемых как “данные” в Интернете, остается сугубо субъективным занятием.

В отличие от химической реакции, люди не действуют по каким-либо заранее заданным, шаблонным схемам или условно четким правилам, а являются по своей сути (человеческой природе) противоречивыми, непредсказуемыми или даже парадоксальными.

Общества развиваются по-разному во времени и географии и не подчиняются какой-то общей оптимальной модели.

Здесь нет сообщества с «взглядом из ниоткуда», которое могло бы служить контрольной группой. В результате воздействие СМИ на человека, каким бы обширным оно ни было, не является всеобъемлющим или полностью отражающим его жизненный опыт.

Люди используют СМИ в равной степени как для ухода от реальности, так и для ее формирования, как для отстаивания своей самобытности, так и для ее формулирования, как для подтверждения своего жизненного опыта, но и для его толкования.

Главными бенефициарами идеи о том, будто людей можно «расшифровать» по их действиям в Интернете, являются не вражеские иностранные силы или исследователи, а крупные платформы социальных сетей и рекламодатели.

Данная отрасль (возможно, крупнейшее хранилище и бенефициар пользовательских данных на Земле) действует исходя из предположения, будто просмотр рекламы приводит к клику, а затем к покупке. Однако научное обоснование прямого влияния цифровой рекламы на потребление также остается до конца неясным.

Социальные взаимодействия по-прежнему в значительной степени основаны на материальном мире, и способность людей воспринимать информацию и управлять своими отношениями также остается весьма ограниченной.

Оспаривание интернет пространства. Угрозы и вызовы

Государства часто сталкиваются с неопределенностью внешней угрозы, что побуждает их принимать жесткие политические меры, направленные на возвращение к некоему прежнему состоянию обыденности и равновесия.

Чем меньше ясности у одного государства в отношении намерений и способности другого нанести ему вред, тем больше растет беспокойство внутри страны.

Воспринимаемая угроза онлайн-манипуляций теперь меняет эту динамику:

недобрые намерения враждебных государств очевидны, а мастерство онлайн-пропагандистов хорошо задокументировано.

Что остается неясным, так это степень, в которой “информационная война” является причинным фактором реальных событий.

Государства вполне обоснованно опасаются иностранного влияния и подрывной деятельности. В этом ключе лидеры вполне объяснимо чувствуют себя обязанными защищать общественное чувство привычной обыденности, стабильности и национального характера.

Политологи называют это “онтологической безопасностью” – идеей о том, что государства должны сначала обеспечить свое социальное существование, прежде чем они смогут добиться успеха во многом другом.

Онтологическая безопасность, по Э. Гидденсу, определяется как «конфиденциальность или доверие, которые являют собою природный и социальный миры, включая базовые экзистенциальные параметры самости и социальной идентичности».

Таким образом, государства обычно воспринимают информацию как угрозу в трех общих категориях:

технологической (способность защитить сети),
разведывательной (способность избежать неожиданности),
когнитивной (способность защитить общественное чувство благополучия).

В 2016 году Москва нарушила все три категории, причем последняя из них, возможно, вызвала наибольшее удивление. Перспектива того, что противники могут использовать внутренний социально-политический раскол с помощью относительно новых киберсредств, вызвала гнев и ярость в сообществе национальной безопасности США.

К 2020 году Соединенные Штаты собрали воедино военные, правоохранительные, дипломатические, разведывательные, экономические и информационные инструменты, специально предназначенные для пресечения иностранных попыток подорвать доверие населения к избирательному процессу.

В частности, в преддверии промежуточных выборов США 2018 года киберкомандование США провело операцию по уничтожению печально известной российской “фабрики троллей”. К осени 2020 года разведывательное сообщество США заблаговременно напрямую предупредило американцев о попытках России повлиять на общественное мнение.

Между тем, американские политические деятели и СМИ оказались одними из самых крупных распространителей дезинформации о честности голосования на последующих выборах.

Гражданские и военные лидеры не желают уступать противникам то, что они считают «спорной информационной сферой».

Но такие меры не лишены риска. Если их не контролировать, то подозрения государств в том, будто за каждым нежелательным нарративом стоит иностранный «оркестр», подпитывают гордыню в попытках самостоятельно осуществить собственную «оркестровку».

И действительно, политика, направленная на вмешательство в информационную среду, рискует привести к обратному результату, подорвав то самое доверие и уверенность, которые она призвана защищать.

Либеральные демократии сталкиваются со структурными ограничениями, в соответствии с которыми вопросы, связанные со СМИ и свободой слова, могут быть юридически, нормативно и эффективно отнесены к проблемам национальной безопасности.

Для правительственных учреждений, которые неизбежно ассоциируются с партийными и политическими программами, задача очистки или оспаривания информационной среды с достоверной, нейтральной позиции – это та задача, которую они просто обречены выполнять.

Хуже всего то, что демократические страны могут уподобиться своим зарубежным авторитарным противникам, как это произошло, например, когда (по некоторым сообщениям) Центральное командование США создало небольшую сеть подставных профилей в социальных сетях для усиления обмена сообщениями. Не говоря уже о том, что эту операцию было легко обнаружить, она до боли напоминала подобное поведение России, вызвавшее в свое время такое возмущение в Вашингтоне в 2016 году.

Таким образом, демократические страны рискуют ответить автократическим противникам «неуклюжим подражанием», а потенциальные партнеры по осуждению онлайн-пропаганды, вероятнее всего, сразу обвинят Запад в лицемерии.

Суровой правдой для демократий в цифровую эпоху является тот факт, что граждане демократических стран вольны сами решать, обманывать себя или нет.

Стремление национальных лидеров к вмешательству также, вероятно, отчасти подстегивается воспоминаниями об эпохе, когда информационное пространство было гораздо более иерархичным и емким.

За последние 25 лет структура медиаэкосистемы, построенная в основном по принципу “иерархической вертикали”, практически исчезла, сменившись более диффузной и непосредственной (одним словом, демократической) архитектурой.

Политологи предсказывали это еще в конце 1990-х годов, когда Интернет стал повсеместным, отмечая, что он создаст новые и конкурирующие претензии на преданность граждан.

Цифровая эпоха представила человечеству больше фактов чем когда-либо ранее – и все они гораздо в большей степени подвержены индивидуальной интерпретации.

Вслед за этим наблюдается значительный рост конспирологических настроений, политической поляризации, популизма и недоверия. Для многих исследователей это стало началом эпохи “постправды” и сигналом к концу общего чувства реальности, без которого, по их мнению, демократия перестает функционировать.

Угасающая вера в традиционные авторитеты пришла вместе с разнообразием вариантов осмысления контента в Интернете. Некогда доминировавшая монокультура распалась на более мелкие подгруппы, некоторые из которых придерживались идеологий, нередко ложных, непонятных или даже жестко противоречащих другим способам мышления. Такой дезориентирующий информационный ландшафт вполне может подорвать социальное доверие, необходимое для процветания демократии.

Исследователи и политики, однако, могут легко спутать эту дезориентацию с иностранной пропагандой или приписать ее таковой. Какой бы эффективной ни была иностранная пропаганда, ее воздействие, скорее всего, будет косвенным и эмерджентным (переплетающимся с другими социальными и политическими явлениями), нежели прямым и условным (вызывающим определенное отношение или поведение, которые, в противном случае, не имели бы места).

Онлайн-СМИ позволили слишком легко спутать объем наблюдаемых иностранных попыток манипулирования в Интернете с реальными последствиями.

Однако, как отмечают исследователи в области разведки Кормак и др., «переоценка “невидимой руки” может привести к заговору в отношении иностранных игроков, подорвать доверие к демократическим институтам и стать удобным козлом отпущения для внутренних разногласий».

Это затрудняет привлечение властей к ответственности за создание внутренних условий, которые могут заставить те или иные общественные группы принять на веру ложь и неправильные оценки.

Здесь важно помнить, что политические лозунги не являются сутью политики. Социальная сплоченность в большей степени обусловлена формирующей функцией демократических институтов, которую они должны выполнять в реальном мире – обслуживать потребности граждан, – а не той нередко декларативной ролью, которую они практикуют в средствах массовой информации цифровой эпохи.

Защита демократии как внутри страны, так и за ее пределами

Лица, принимающие решения, должны рассматривать свои представления об угрозах, оперативные решения и риторику в более широком историческом, исследовательском и политическом контексте.

Успех тайной иностранной подрывной деятельности определяется тем, насколько, по мнению видных обозревателей, операция достигла тех целей, которые ставили перед собой ее авторы.

В этой связи необходимо более решительно игнорировать онлайн-пропаганду.

Поскольку искусственный интеллект теперь угрожает открыть шлюзы для синтетически созданного контента (так называемых дипфейков – deepfakes), повышенная бдительность, вероятно, окажется неэффективной, поскольку повлечет за собой значительные затраты, распыление сил и внимания.

Прямые причинно-следственные связи между пропагандой и личными убеждениями и поведением остаются, в лучшем случае, умозрительными.

Вопрос, как ведут себя большие группы людей и как формируются их убеждения (осознанно или подсознательно), остается открытым.

Если СМИ и влияют на людей, то лишь в сочетании с множеством других малоизученных факторов.

Исследователь СМИ Дэвид Карпф объясняет это так:

«То, что мы можем противопоставить достижения противника в цифровой пропаганде своим собственным достижениям или что мы можем регулировать свой выход из этой гонки психометрических вооружений… это история с четкими злодеями, четкими планами и точными стратегиями, которые вполне могут быть сорваны в следующий раз. Эту историю продолжают рассказывать, потому что ее так легко рассказать.
Но мы платим цену за то, что рассказываем и пересказываем эту историю. Проблема в том, что миф о мастере цифровой пропаганды в корне расходится с мифом о внимательной публике. Если общественность так легко обмануть, то нашим политическим элитам не нужно заботиться о выполнении своих общественных обязательств».

В какой бы степени иностранные диверсии ни использовали недовольство внутри страны, лица, принимающие решения, должны сосредоточиться на защите демократического доверия у себя дома, в реальном мире.

Недавний масштабный опрос граждан 22 демократических стран, проведенный Организацией экономического сотрудничества и развития, показал, что доверие к институтам формируется под влиянием трех факторов.

Первый – это равные возможности доступа к процессу формирования политики, особенно для обездоленных, менее обеспеченных, менее образованных групп населения и меньшинств.
Вторым фактором является индивидуальная отзывчивость политиков на проблемы граждан.
И последний фактор – это воспринимаемая степень коррупции, кумовства и непотизма в правительстве, включая угрозу его подчинения «особым интересам», а также прозрачность лоббирования.

Эти выводы не удивительны и не просты. Однако, вместо рефлексивной, милитаризованной политической реакции, направленной на защиту от попыток иностранной подрывной деятельности, политикам следует сосредоточиться прежде всего на этих внутренних факторах. Их перспективы на успех, пожалуй, не хуже, чем перспективы решения проблемы человеческой слабости с помощью цифровых медиа или технологий.

Демократическая форма правления, основанная на свободе слова, всегда находилась под прицелом лжи, искаженного толкования и различного рода махинаций – и требовала определенной терпимости к ним.

Как и столетие назад, достижение более здоровой политики потребует от лидеров национальной безопасности интерпретации и представления информационной среды как нечто большего, чем просто механизм, который можно настроить по своему усмотрению.

Недавние исследования показывают, что беспокойство по поводу манипуляций в Интернете уже само по себе может ослабить веру в демократию и узаконить призывы к чрезмерному ограничению свободы слова.

Политики, напротив, должны исходить из того, что даже самые обеспеченные ресурсами и искушенные участники интернет пространства действуют в условиях одинаковых, жестких ограничений, которые могут привести лишь к незначительным пагубным последствиям.

В противном случае, пессимистично оценивая способность общества отделять факты от чепухи, политики будут стремиться наделить власть, элиты полномочиями вмешиваться и трактовать все как бы “от имени” общества. Если не контролировать такие инстинкты, они приведут лишь к технократии и олигархии, а не к укреплению демократии.

Последние сто лет ученые всё спорят о том, во что больше верить:

в силу гражданина и демократических институтов,
или в способность согласованных пропагандистов подмять их под себя.

Сегодня выбор не менее очевиден.

Автор: Гэвин Уайлд

Источник

Об авторе

Гэвин Уайлд – старший научный сотрудник Фонда Карнеги за международный мир. Его исследования посвящены вопросам кибернетики, пропаганды, новых технологий и России. Он также является адъюнкт-профессором Института Альперовича по изучению кибербезопасности при Университете Джонса Хопкинса.

Last Updated on 02.06.2024 by iskova