РОССИЙСКАЯ ПУБЛИЧНАЯ ПОЛИТИКА В УСЛОВИЯХ КРЕМЛЕВСКОЙ ДИКТАТУРЫ ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ

В детстве я хотел стать тапером в борделе или политиком. Разница, по правде сказать, небольшая.

Гарри Трумэн

Рухнет ли режим Путина?

К сожалению, зацикленность СМИ на этом вопросе (какой бы оправданной она ни была) мешает получить более целостное понимание того, как сегодня работает российская политика.

Несмотря на то, что Россия находится в полной власти новой формы воинственного, авторитарного правления, она не скатилась на тоталитарный путь, а скорее демонстрирует признаки искаженной, но динамичной авторитарной публичной политики.

Путинский режим — это персоналистская диктатура, находящаяся в состоянии частичного исключения и характеризующаяся значительной долей элитарного спокойствия в верхах.

Тем не менее, политическая динамика, происходящая в глазах общественности, вряд ли однородна и отражает реальные претензии на власть и влияние, которые могут помочь западным наблюдателям понять трансформирующуюся политическую систему России.

Для полноты анализа динамики режима в современной России, особенно полезным будет понимание трех взаимосвязанных проявлений публичной политики.

ВО-ПЕРВЫХ, это вокальный хор «военных корреспондентов», которые стали источником творческой критики на ястребином фланге российского политического спектра.

ВО-ВТОРЫХ, это рост военно-политических фигур, похожих на военачальников, и их намеренное использование политики в качестве публичного зрелища, что становится еще более заметным на фоне заученной покорности более широкой элитной когорты режима.

И, наконец (В-ТРЕТЬИХ), существует давно отодвинутая на второй план система политических партий, которая, тем не менее, дает наиболее яркие примеры разделения мнений элиты нижнего уровня по поводу войны.

Российский режим переживает огромные политические и общественные потрясения. Эти новые события позволяют понять, во что превращается Россия — режим, в котором унаследованная элита быстро уходит на второй план и тщательно оспаривается разнообразными «патриотическими» голосами, открыто и публично претендующими на политическую легитимность и место на арене принятия решений.

Триумфы и испытания «военкоров»

Российское внутреннее информационное пространство значительно сузилось, особенно для ранее выживших либеральных и западных изданий.

Однако, для российских писателей и комментаторов, стоящих на ястребиной, провоенной или националистической стороне медийного водораздела, произошло обратное. Растущий отряд «военных корреспондентов» или военкоров (полное название: «военные корреспонденты») был назван «новыми лидерами мнений» в экосистеме русских СМИ.

Некоторые популярные «военкоры» — это анонимные или коллективные группы с аккаунтами в Telegram, в то время как другие — это отдельные люди, которые в настоящее время развивают личные бренды в качестве инклюзивных репортеров.

Несмотря на то, что этот термин в должной мере относится к писателям и участникам боевых действий на местах, среда, в которой они обитают, включает в себя более широкий круг недовольных, провоенных комментаторов и инфлюэнсеров, пишущих на тех же или подобных платформах.

Военкоры стали заметны (как внутри России, так и среди наблюдателей на Западе) своей открытой критикой действий российских вооруженных сил в войне.

Эта критика носит широкий характер, использует вызывающие и эмоциональные выражения и обычно предлагает гораздо больше конкретики в отношении оперативных, тактических и даже логистических деталей конфликта, чем это делают основные российские СМИ или правительственные брифинги для прессы. 

Место «военкоров» в российской медиасреде сейчас неоспоримо — и это необычно. Их легитимность в качестве знающих, скептически настроенных к Кремлю и выступающих за войну голосов прибавляет им полезные очки и способствует значительному росту аудитории, что является естественным эффектом хорошо информированных и знающих свои бренды интернет-предпринимателей в обход традиционных каналов власти и информации.

Даже те военкоры, которые демонстрируют признаки влияния и манипулирования со стороны государственных и политических элит, обычно утверждаются благодаря критическим комментариям.

Действительно, стремление правительства использовать «военкоры» в своих целях является показателем их роста. Путин неоднократно встречался с избранным составом «военкоров» как частным образом, так и публично, а затем формализовал их роль в качестве эрзац-«четвертой власти» через рабочую группу, созданную в декабре 2022 года.

В результате военкоры стали влиятельными в формировании курса авторитарной политики России военного времени. После катастрофы на поле боя под Изюм-Балаклией, с жесткой критикой со стороны военкоров стало невозможно не считаться, что привело к публичным обвинениям военного руководства РФ в ответственности за неудачу. Это, в свою очередь, в итоге подготовило почву для назначения генерала Суровикина в октябре 2022 года.

К чему приведет это ядро широко читаемых военных писателей, остается неясным. Тот факт, что Кремлю удается лишь частично сдерживать критику, исходящую от консервативных и других воинствующих патриотических флангов, сам по себе заслуживает пристального внимания.

Безусловное доверие к военному ведомству (по крайней мере, в том, что касается принятия стратегических и оперативных решений) резко упало среди российских политических комментаторов, и Москва, вероятно, не может позволить себе роскошь полагать, будто она может контролировать информационное пространство из чувства остаточного почтения со стороны ястребов.

Новые политические военные бароны

Феномен военных корреспондентов повлиял на ход российской внутренней политики, но они не единственные. Действительно, одним из ключевых событий последнего года стал резкий рост авторитета отдельных представителей элиты, взявших на себя аналогичную предпринимательскую роль политиков-военачальников. Два самых важных из них — это Рамзан Кадыров, многолетний субнациональный диктатор Чечни, и Евгений Пригожин, связанный с Путиным олигарх, который руководит группой наемников «Вагнер».

Ни Кадыров, ни Пригожин не являются новыми фигурами в российской элите.

Кадыров, конечно, имеет особый бонус как заядлый антагонист других членов экосистемы российских спецслужб, постоянно враждующий с Федеральной службой безопасности по поводу границ полномочий и степени безнаказанности.

Между тем, группа Вагнера сделала себе имя в Сирии, явно служа внешней политике режима, и в последние годы она также расширяла геополитический охват России — особенно в Африке.

Несмотря на это, их авторитет значительно вырос после войны, что объясняется их любопытным положением в качестве личных командиров значительных военных сил, которые действуют полунезависимо от российских вооруженных сил.

Это необычное разделение в структуре вооруженных сил российского государства не является полным, но батальоны кадыровцев использовались в качестве отдельных ударных войск (и, безусловно, представлялись в таком виде для внутренних российских СМИ) в то время как «Вагнеру» были предоставлены неофициальные льготы, позволяющие набирать людей из тюрем и иным образом обходить громоздкие бюрократические препоны вооруженных сил. И ЧВК «Вагнер», конечно же, сегодня находится в самом центре продолжающейся битвы за Соледар.

Эта необычная степень свободы в военной сфере способствовала публичному позированию обоих этих персонажей.

Кадыров и Пригожин широко используют Telegram, видео и интервью, чтобы продемонстрировать полную лояльность Путину и одновременно укрепить свой личный имидж прагматичного, опасного лидера, готового применить крайнее насилие.

Однако, это создание имиджа выходит далеко за рамки создания заманчивого военного профиля. Оно дало им возможность вмешиваться во внутреннюю политику России с гораздо большей силой, чем раньше. Фактически, они выделили для себя ниши в качестве «баронов военного времени», способных напрямую влиять как на политику, так и на ход войны.

В течение нескольких месяцев, начиная с февраля 2022 года, российская политика (в контексте публичных споров и переговоров между политическими элитами) практически затихла. Хотя некоторые придерживаются мнения, что в авторитарных режимах не бывает проявлений подлинных разногласий между элитами, в России такого точно никогда не было.

Однако, она достигла необычного состояния действительно де-факто «закрытого» авторитаризма на короткое время, когда началась война и российские элиты в подавляющем большинстве поддержали президента. В течение нескольких месяцев ближайшим измеримым элементом разногласий было сравнение элит, которые поэтически воспевали «специальную военную операцию», и тех, которые вели себя тише.

Кадыров и Пригожин решительно покончили с этой атмосферой затишья и тем самым продемонстрировали свое отличие от многих других российских элит, которые предпочли бы переждать кризис в политической покорности и молчании.

Пригожин вступил в схватку с губернатором Санкт-Петербурга Александром Бегловым, выдвигая опасные обвинения в недостаточной лояльности и одновременно пытаясь пересмотреть в свою пользу распределение ренты по существу.

В то же время такие чиновники, как министр обороны Сергей Шойгу, стали свидетелями крушения своей легитимности и авторитета, что усиливает мнение о том, что неформальные игроки имеют большее влияние на Путина.

Возникновение военно-политических баронов (то есть, политических фигур, имеющих личный контроль над реальными военными ресурсами и выгодные клиентские связи с верхушкой исполнительной власти) является важным изменением. Ничего подобного не наблюдалось с 1990-х годов.

Аналогии с феодальной организацией часто переигрываются, но они подходят как нельзя лучше в восприятии отношений между Путиным и его вооруженными, политически активными вассалами. 

Глобальные угрозы «патриотической» партийной политики

В то время как большая часть публичной политики России военного времени была необычной и даже экстраординарной, внутрипартийная политика продолжает уныло прозябать.

Российскую политику часто рассматривают как фасад или, в лучшем случае, окклюзию политических реалий. На самом деле, так называемые «системные» партии в последний раз были по-настоящему актуальны в период с 2012 по 2016 год, когда лояльные парламентарии фактически продвигали нелиберальную законодательную повестку с большей энергией, чем того ожидал (или хотел) Кремль.

Однако, после подавления политики, длившегося с февраля до начала лета 2022 года, официальные партии в России вновь стали выражением разногласий внутри меньшей элиты.

Возвращение российских партий говорит о том, что режим еще не утратил в корне ту форму, которую он приобрел к концу 2010-х годов.

Сегодня партии действуют в двух ключевых направлениях.

Во-первых, они функционируют как чашки Петри для инкубации и разработки нового креативного, нелиберального законодательства.

Парламентарии от правящей партии «Единая Россия», а также от системных оппозиционных партий, таких как патриотически-ксенофобская Либерально-демократическая партия России и социал-демократическая партия-зомби Сергея Миронова «Справедливая Россия — За правду», соревнуются в выдвижении законов в соответствии с резким антизападничеством, которое составляет основную идеологическую ориентацию режима.

Поскольку режим стремится удвоить свою идеологическую повестку дня, парламентарии, не зная, где они находятся, ищут новые и более творческие способы продемонстрировать свою лояльность и полезность. И организация Думы действительно позволяет амбициозным политикам проявить себя через инновационное нелиберальное законотворчество, если они к этому склонны.

Во-вторых, системная оппозиция стремится сформулировать ряд позиций по ведению и осуществлению войны.

Поскольку, начиная с февраля, поддержка войны стала обязательной, оппозиция предлагала различные варианты того, что называется «патриотической» позицией.

Рассмотрим различие между так называемыми «рассерженными патриотами» и «убежденными лоялистами», которое особенно открыто проявилось в номинально оппозиционной Коммунистической партии Российской Федерации.

«Рассерженные патриоты» описаны в российских СМИ как «вполне лояльные власти деятели, которые, однако, не отказывают себе в праве публично задавать неудобные вопросы о проблемах, ошибках и даже неудачах во время спецоперации или, скажем, частичной мобилизации».

Связь между военкорами и этими «рассерженными патриотами» очевидна. На самом деле, этот термин поначалу относился к влиятельным военным корреспондентам, таким как Игорь Стрелков. Однако, в сфере партийной политики он имеет второстепенное значение, описывая тех, особенно в крупнейшей оппозиционной партии, кто стремится избежать полного поглощения страны провоенным лоялизмом.

Однако такая позиция оставляет «рассерженных патриотов» уязвимыми для нападок со стороны «убежденных лоялистов». Пригожин, в качестве еще одного примера своего активного участия в публичном политическом дискурсе, осудил «рассерженных патриотов» партийной системы как «болтунов», которым нужно сделать шаг вперед и взять на себя бремя, если они собираются критиковать».

Чисто лоялистская позиция (выражаемая как партией режима, так и руководством Коммунистической партии) заключается в том, чтобы просто во всем соглашаться с правительством, генеральным штабом и режимом в целом. Игра на поприще критики сопряжена с опасностями, и если у «военкоров», учитывая их контакты в этой области, безупречная репутация, то «рассерженные патриоты» ходят по более зыбкой почве.

Тот факт, что партийная политика остается оторванной от основного режима, является особенностью, а не недостатком нынешнего политического порядка.

Вполне вероятно, что в течение 2023 года будут наблюдаться вспышки тщательно спланированного несогласия и инновационного позиционирования, и их не следует воспринимать как свидетельство того, что режим вот-вот падет. На сентябрь назначены крупные региональные выборы, и режим отказался от их полной отмены (хотя, в случае ухудшения военных условий, все силы будут направлены  на войну).

Российские комментаторы в российской прессе и на популярных Telegram-каналах выделяют целый ряд тактических возможностей на 2023 год.

Некоторые надеются улучшить бренд Либерально-демократической партии, чтобы создать вторую, лоялистско-националистическую политическую партию для тех, кто больше не доверяет правящей партии.

Другие ожидают, что правительство попытается окончательно похоронить Коммунистическую партию и ее проблемных «рассерженных патриотов».

Наконец, всегда есть шанс, что режим попытается провести полную, кардинальную перестройку системы, как это предлагали политические репортеры в год, предшествовавший войне.

Все это приводит к тому, что внутриполитическая картина оказывается более сложной, чем иногда предполагается.

Россия не пошла по пути полной, тоталитарной мобилизации или массового, вынужденного политического затишья. Различные, критические голоса выживают в различных форматах. Это заметно в кооптированной партийной системе, которая, тем не менее, содержит много амбициозных фигур низшего уровня, которые видят возможность использовать войну для продвижения собственной карьеры.

Мы увидим, как это изменится в течение года.

Лучший аргумент против демократии — это пятиминутная беседа со средним избирателем.

Уинстон Черчилль

Обзор публичной политики авторитарного режима военного времени

Внутриполитическая ситуация в России беспрецедентна. Обычные внутренние противники режима бежали, а его стандартные союзники оказались более критичными, чем ожидалось. Краткий момент почти полной закрытости элиты просуществовал всего несколько месяцев войны, а неспособность России достичь своих стратегических и оперативных целей означает, что пространство для амбициозных голосов резко увеличилось за считанные месяцы.

Российская политика военного времени до сих пор характеризуется удивительной степенью критики со стороны «ястребиного» фланга, развитием военно-политических баронов, чьи отношения с верховным правителем являются качественно новыми, и устойчивостью подчиненной части политической элиты, которая продолжает творчески работать для достижения нелиберальных целей режима, ориентируясь на то, что значит быть «патриотом» и «лоялистом».

Результат несколько напоминает более плюралистические диктатуры межвоенной эпохи или некоторые бюрократическо-авторитарные государства середины и конца 20-го века.

Небольшой, «прозападный» фланг российского политического спектра (в политической практике в основном представленный либо профессиональными технократами, либо буржуазным «протестным электоратом») теперь замалчивается или резко вытесняется из политического поля.

Режим больше не претендует на то, чтобы быть чем-то иным, кроме явно, хотя и аморфно, идеологическим, а внутренние стимулы для того, чтобы склониться к распространенному ощущению «осажденной крепости Россия», значительно возросли.

Но остается большой пласт тщательно варьируемых позиций внутри того, что можно назвать «авторитарным лагерем военного времени», фракционность которого в настоящее время сдерживается на самом верху, но гораздо более динамична среди менее значимых элит и того, что считается гражданским обществом.

Такой взгляд на российскую публичную политику имеет важные последствия для тех, кто занимается вопросами ведения российско-украинской войны.

Например, продолжающиеся потери на поле боя с российской стороны иногда интерпретируются как толчок к краху режима, но, возможно, лучше понимать такие переломы как подпитку динамики, предложенной выше — дальнейший рост легитимности военкоров как ключевых точек давления на военное руководство и политический контроль над ним.

Аналогичным образом, независимо от результатов боевых действий, опыт войны укрепил существенную политическую власть Пригожина и Кадырова, а формирование закаленных в боях кадров, лично преданных и ассоциирующихся с конкретными подвигами на войне, затруднит игнорирование этих воинственных фигур другими игроками в российской политике.

Это также может повлиять на то, как военное руководство решит использовать (или неправильно использовать) эти силы, поскольку они обладают как политической, так и боевой мощью.

А сохранение формальной партийной системы означает, что Россия будет подвержена (авторитарным) избирательным циклам, что может отвлечь режим и создать для этих игроков электорально обусловленные стимулы для проведения крупных наступательных операций.

То есть, фоном для российских кампаний станет сезон публичных политических состязаний, который наступит в сентябре, а также будущие президентские выборы в 2024 году.

17 января 2023 года

Автор: Джулиан Г. Уоллер

Источник: War On The Rocks

Доктор Джулиан Г. Уоллер является младшим научным аналитиком Центра военно-морского анализа (Center for Naval Analyses), профессорским преподавателем политологии в Университете Джорджа Вашингтона и приглашенным ученым Института европейских, российских и евразийских исследований. Все взгляды являются его собственными и не представляют его работодателей или аффилированные организации.

Last Updated on 19.01.2023 by iskova