Через год после захвата Талибаном власти, каковы планы Китая в отношении Афганистана?
Когда в прошлом году силы Талибана ворвались в Кабул и свергли поддерживаемое Западом афганское правительство, комментаторы и аналитики быстро обратили внимание на непрочные отношения Пекина с этой группировкой и возможность использования Китаем огромных запасов полезных ископаемых страны.
Но после года правления Талибана, насколько близкими стали отношения нового афганского правительства и Китая?
Пекин начал ухаживать за талибами еще до хаотичного вывода войск США из Афганистана и продолжал эту работу в течение прошлого года: добиваясь углубления сотрудничества в сфере безопасности, преследуя уйгурских боевиков, базирующихся в стране, восстанавливая трансграничные торговые связи и увеличивая экономическую помощь своему соседу на фоне углубляющегося гуманитарного кризиса.
Однако истинная степень заинтересованности Китая в Афганистане и его отношения с Талибаном гораздо менее ясны.
Хотя китайские торговцы увеличили свое присутствие, крупные горнодобывающие проекты, поддерживаемые китайскими компаниями, не смогли стартовать, а политики в Пекине продолжают беспокоиться о распространении нестабильности из Афганистана в Южную и Центральную Азию.
Чтобы узнать больше о том, чему научил нас год отношений Китая с талибами, РСЕ/РС поговорила с Раффаэлло Пантуччи, старшим научным сотрудником лондонского Королевского института объединенных служб и автором книги «Синостан: Нечаянная империя Китая».
РСЕ/РС: Когда год назад талибы пришли к власти, было много прогнозов о том, как Китай будет использовать вакуум, оставшийся в Афганистане, для эксплуатации минеральных и сырьевых богатств страны. Как эти прогнозы выглядят сегодня?
Раффаэлло Пантуччи: То, что Китай стремится заполнить пространство, оставленное Соединенными Штатами, и воспользоваться преимуществами эксплуатации природных ресурсов Афганистана, — это то, чего мы еще не видели.
Мы наблюдаем некоторое движение со стороны китайских субъектов, которые хотят изучить возможность эксплуатации некоторых из этих ресурсов, но крупные государственные предприятия, которые ранее участвовали в Афганистане или о которых говорили [аналитики], что они будут участвовать, похоже, все еще [держат дистанцию]. Мы наблюдаем увеличение числа китайских торговцев и бизнесменов, появляющихся в Афганистане, и некоторые из них занимаются тем, что можно назвать кустарной добычей — или изучают возможности с местными партнерами. Но это довольно низкий и ограниченный уровень.
Поэтому я не думаю, что можно сказать, что все прогнозы о том, что мы вдруг увидим массу [китайских инвестиций] через инициативу «Пояс и путь» (ППД), ориентированную на возможности горнодобывающей промышленности, сбылись.
РСЕ/РС: В чем, по вашему мнению, главная причина того, что этого не произошло?
Пантуччи: Я думаю, что главная причина того, что это не произошло, заключается в том, что Афганистан все еще остается очень сложной средой для работы.
Реальность такова, что [ситуация] с безопасностью стала лучше, [и] уровень насилия по всей стране снизился. Поэтому у китайских компаний и бизнесменов гораздо больше возможностей [для передвижения и разведки], что объясняет резкое увеличение числа китайских торговцев низшего звена. Но для реализации крупных проектов необходимо проделать еще очень много работы, и эта работа включает в себя строительство того, чего нет, [например] строительство шахты, а также всех дорог и инфраструктуры, необходимых для начала и продолжения проекта.
В Афганистане всего этого нет, и необходимость строить все с нуля, наряду с относительной нестабильностью правительства, все еще осложняет дело. У [Талибана] нет технократического потенциала для управления крупными проектами, не говоря уже о том, чтобы обеспечить гарантии компаниям для работы по всей стране.
РСЕ/РС: Учитывая все это, что мы можем сказать об интересах Китая в Афганистане, и каковы его планы на будущее в этой стране?
Пантуччи: Основные опасения Китая в отношении Афганистана остаются теми же, что и до прихода к власти талибов.
Китай по-прежнему беспокоят уйгурские боевики в стране или группы, использующие Афганистан в качестве базы для создания проблем для Китая. Китайцы по-прежнему обеспокоены этим, хотя заметно, что по сравнению с тем, что было год назад, эта тема, похоже, опустилась в списке проблем и, вероятно, не является главной в каждом разговоре между [Пекином и Талибаном].
Я думаю, что еще одной проблемой, которая стала самой большой в настоящее время, является риск распространения нестабильности из Афганистана на север Центральной Азии и на юг Пакистана. Если посмотреть на прошедший год, то можно сказать, что в Афганистане уровень насилия снизился, [но] в Пакистане он вырос, и вырос за счет [нападений] групп, которые действительно имеют связи с Афганистаном.
Китай очень сильно инвестирует в Пакистан и имеет в нем много персонала, и в Пекине растет беспокойство [по поводу его будущего]. Если посмотреть на север Центральной Азии, то там также был очень нестабильный год после прихода к власти талибов, и хотя связи с Афганистаном там ограничены и совсем другие [чем с Пакистаном], это часть более широкого китайского страха перед региональной нестабильностью, которая может еще больше разгореться из-за Афганистана.
Существует экономический интерес к Афганистану [со стороны Китая], но он не обязательно так высок, как в отношении некоторых других стран [региона], и это [не] главная движущая причина, по которой Китай хочет взаимодействовать [с Талибаном].
РСЕ/РС: Все это сотрудничество — потенциальное или реальное — которое мы обсуждали для Афганистана и Китая, зависит от отношений между Пекином и Талибаном. Эти отношения имеют богатую историю и временами носят конфронтационный характер. После года взаимодействия между Китаем и Талибаном, что мы узнали о его динамике?
Пантуччи: Я думаю, очень интересно наблюдать за китайцами и талибами в течение последнего года, потому что очевидно, что китайцы поддерживают отношения с талибами, несмотря на риски.
У них уже были существующие отношения до падения Кабула, когда [министр иностранных дел Китая] Ван И приветствовал делегацию [талибов] в Тяньцзине, Китай [в июле 2021 года]. С тех пор китайцы продолжают работать с талибами и ухаживать за ними. Но что неясно — и это очень трудно определить со стороны — это то, в какой степени эти отношения принесли пользу каждой из сторон.
Со стороны «Талибана», вероятно, существует определенный уровень неудовлетворенных ожиданий в отношении некоторых экономических обещаний, которые они надеялись воплотить в жизнь [и] других возможностей, которые могут прийти из Пекина. Но Китай по-прежнему является главным региональным внешним игроком, поэтому они будут продолжать взаимодействие.
С китайской стороны, я думаю, есть некоторое беспокойство по поводу того, что Талибан не создал более инклюзивное правительство, потому что [Пекин] надеялся, что это поможет обеспечить стабильность в стране. [Китай также надеялся, что талибы будут больше заниматься уйгурскими боевиками. Талибан сделал кое-что в этом направлении [перемещение некоторых боевиков из приграничных районов], но в целом он сделал не так много, и есть вопросы о том, насколько он будет готов к этому.
Я думаю, что все опасения Китая остаются в силе, но проблема китайцев в том, что у них нет другого выхода, кроме как взаимодействовать с этим правительством. Это ставит их в затруднительное положение с точки зрения необходимости продолжать взаимодействие с [Талибаном], несмотря на то, что между двумя сторонами явно нет большой дружбы или доверия.
РСЕ/РС: Китай является главным региональным игроком, но мы также видели, как китайцы пытаются стать проводником для правительств других стран, чтобы мобилизовать усилия и больше взаимодействовать с Афганистаном. Может ли Китай сделать это значимым образом?
Пантуччи: Китай — главная крупная региональная держава, которая может играть роль в Афганистане, но есть много других региональных игроков, которые пытаются играть свою роль — некоторые из них вместе с Китаем, а некоторые нет.
В последний год у Индии сложились очень интересные отношения с Талибаном, и есть подозрение, что, возможно, Талибан пытается играть в политику против Пакистана и, возможно, даже Китая. Но я думаю, что центрально-азиатские страны, безусловно, делают многое, [и] правительства этих стран придерживаются очень прагматичного взгляда и подхода по отношению к Талибану. Аналогично, у пакистанцев давние, но очень сложные отношения, а у иранцев — переплетенные и сложные отношения с Афганистаном, и они пытаются понять, как им действовать дальше.
Интересно, что Китай попытался присоединиться к объединению некоторых из этих сил… [но] я не знаю, есть ли четкая дорожная карта, как это сделать. Китай явно пытается взаимодействовать со многими другими [странами], но ему очень трудно это делать, потому что никто не считает, что у него есть ответ на проблемы, [стоящие перед] Афганистаном».
Это интервью было отредактировано и сокращено для ясности.
Рид Стэндиш — корреспондент Центрального отдела новостей РСЕ/РС и автор брифинга «Китай в Евразии». Он специализируется на внешней политике Китая в Восточной Европе и Центральной Азии и много писал о китайской инициативе «Пояс и путь» и пекинских лагерях для интернированных в Синьцзяне. До прихода в РСЕ/РС Рид был редактором журнала Foreign Policy и его московским корреспондентом. Он также писал для The Atlantic и The Washington Post.
Источник: Radio Free Europe, 15 августа 2022 года, Рид Стэндиш
Last Updated on 20.08.2022 by iskova