Рабиндранат Тагор. О национализме. Целью человеческой истории не может быть ни бесцветная неопределенность космополитизма ни самообожание яростного национализма 

Выдержки из эссе Рабиндраната Тагора «Национализм» 

История человека принимает тот или другой облик в зависимости от затруднений, преодолевающихся на ее протяжении. Ими ставятся задания и требуется их разрешение, наказания же за их невыполнение — смерть и вырождение. Эти затруднения различны для различных народов на земле, и в том, как они преодолеваются, обнаруживается наше различие…

Когда человек встречается с затруднениями, он сознает в себе человека, он чувствует свою ответственность за более возвышенные способности своей природы…

На свете существуют другие народы, которые должны преодолевать препятствия, ставимые физической средой, или сталкиваться с угрозой мощных соседей. Они организовывают свое могущество до тех пор, пока не только решительно освобождаются от владычества природы и окружающих человеческих существ, но и приобретают также тот избыток силы, который остается у них под рукой в качестве оружия против других.

Целью человеческой истории не может быть ни бесцветная неопределенность космополитизма ни самообожание яростного национализма…

Теперь, на основании нашего собственного опыта, постараемся ответить на вопрос, что такое нация? 

Нация в смысле политического и экономического единства людей оказывается тем видом, который принимает все народонаселение, организованное для механического задания.

Общество не имеет таких внешних заданий. Оно само цель, оно оказывается действенным самовыражением человека, как социального существа. Оно служит естественным регулятором человеческих отношений, дающим возможность людям развивать свои жизненные идеалы во взаимном сотрудничестве.

Оно имеет также свою политическую сторону, но здесь ее задания определенным образом ограничены. Оно служит для самосохранения. Оно осуществляет только сторону силы, не имея отношения к человеческим идеалам.

Вполне вероятно, что благодаря привычке вы потеряли сознание того, что живые узы общества распались и уступили место чисто механической организации, признаки чего видны повсюду…

Когда [общество] доводит себя до превращения насквозь в организацию силы, то мало найдется таких преступлений, на которые оно не решилось бы. Так как успешностью действия оцениваются и оправдываются машины, тогда как доблестность действий может служить целью и заданием только человека.

Когда эта машина организации начинает принимать грандиозные размеры, и все механичное включается в эту машину в качестве ее частей, то остающийся личным человек сводится к одному только призраку, повсюду происходит переворот в образе действий там, где в машину в качестве частей входят люди, которым теперь не уделяется никакой доли жалости или нравственной ответственности.

Может случиться, что как раз среди действия всего этого аппарата моральная природа человека попытается заявить о своих правах, но все ряды колес и пружин трещат и стучат, силы человеческой сердечности придушаются силами человеческой автоматичности, и нравственная цель только с трудом может найти себе выход в какой-либо искаженной форме того, что ею достигается… 

Власти не нуждаются в знании нашего языка, они не желают вступать с нами в личное соприкосновение помимо официальных отношений; они могут способствовать или противодействовать нашим стремлениям, оставаясь в презрительном отдалении, они могут толкать нас на известный образ действия и затем изменять направление, в котором мы движемся, одним мановением полицейского жезла…

Но мы, подвергнутые этому управлению, не являемся пустой абстракцией. Мы, с своей стороны, индивидуумы, обладающие живыми чувствами…  

История достигла той ступени своего развития, на которой человек нравственности, целостный человек, все больше и больше, сам почти не зная того, отступает на задний план перед политиком и коммерсантом, человеком ограниченного задания.

Этот процесс, которому способствует удивительное развитие науки, принял гигантские размеры по своей мощности, произведя полный переворот в нравственном равновесии человека, затемняя сторону человечности бездушной организацией.

Мы почувствовали железный охват этого переворота в самом корне нашей жизни и ради человечества мы должны прямо встать и предостеречь всех от национализма, который подобно страшной эпидемической болезни распространяется по всему миру в настоящее время и подрывает его нравственную жизненность… 

Защита закона не только благодетельна сама по себе, но и служит ценным уроком для нас. Здесь мы учимся дисциплине, необходимой для устойчивости цивилизации и непрерывности прогресса. Благодаря этому, мы уясняем, что есть всеобщий образец справедливости, на который могут рассчитывать одинаково все люди, независимо от того, к какой касте они принадлежат и каким цветом кожи обладают…  

Но моральный закон в то же самое время оказывается законом человечности, цивилизация, которая в силу своего стремления к исключительности пренебрегает теми, кто лишен его благ, произносит сама себе смертный приговор своей моральной ограниченностью.

Рабство, которое она <цивилизация> производит, незаметным образом иссушает ее собственную любовь к свободе...

Единственно что нам дала западная цивилизация в изобилии — это закон и порядок, тогда как мы почти до дна осушили предназначенную для нас небольшую склянку образованности, а меры здравоохранения в отчаянии приводят нас к краю своей собственной могилы: военная организованность, бюрократические учреждения, полиция, уголовный розыск, тайная система шпионажа в развитии своих трат достигают сверхъестественных размеров, покрывая собой почти каждый вершок нашей страны. Все это делается для поддержания порядка.

Но подобный порядок не является ли чисто отрицательным благом? Разве не существует более удобных способов, открывающих народу пути к свободе и прогрессу?

Совершенство подобных способов похоже на яичную скорлупу, истинное назначение которой в том, чтобы охранять безопасность цыпленка и окружающей его питательной среды, но которая вовсе не имеет в виду удобств того, кто будет за завтраком есть яичницу.

Одно только администрирование непроизводительно, в нем нет  творческих начал, ничего жизненного.

Оно похоже на трактор, громадный по мощности и по своему весу, полезный во многих случаях, но все-таки не могущий придать плодородия почве. Когда, выполнив поставленный ему громадный урок, он достигает того, что может обещать нам блага мирного существования, нам остается только подумать про себя:

«мир — хорошая вещь, но выше его нужно поставить жизнь — самый прекрасный дар Божий»… 

Когда ходишь босиком по песку, наша нога постепенно приспособляется к изгибам чуждой нам почвы, но в случае, если мельчайшие частицы песку попадут в наш башмак, мы никак не можем привыкнуть к производимому ими раздражению. Эти башмаки похожи на управление нации-государства, — они туго стянуты, заставляют каждый наш шаг подчиняться не допускающей никакой свободы системе, в пределах которой наши ноги менее всего способны самостоятельно приспособляться. 

Вопрос не в числе внешних препятствий, но в сравнительной беспомощности индивидуума в борьбе с ними. Ограничение свободы оказывается гораздо более существенным злом не в силу своих размеров, но из-за своих природных свойств…

Каждый отдельный индивидуум, в области чуждого нации-государству, до конца сдавливается нацией в целом, неусыпная бдительность которой, будучи бдительностью машины, не обладает никакой человеческой силой, позволяющей охватывать все общим взглядом или различать.

При малейшей попытке расцвета отдельного существования, чудовищная организация сразу начинает глядеть тысячью своих глаз, цепенеющий инквизиторский взгляд которых не может не настигнуть отдельную личность, как бы бесконечно ни было число управляемых…

Мир современности стенает под постоянным, до смерти оглушающим давлением этой нечеловеческой силы на живое в человечестве.

Не только покоренные племена, но даже вы [страны Запада], живущие в обманчивом убеждении своей свободы, каждодневно приносите вашу свободу и человечность в жертву этому фетишу национализма, находясь в сгущенной атмосфере, наполненной ядом подозрительности, корысти и паники, распространившихся по всему миру. 

Я видел, как в Японии весь народ добровольно позволяет своему правительству дрессировать свои умы и ограничивать свою свободу, так что путем различных приемов воспитания точно устанавливаются мысли, вырабатываются чувства и встречаются подозрительностью всякие признаки склонности к духовному, так как народ узкой тропой ведется не к тому, что по правде истинно, но к тому, что необходимо для полной спайки всех в однообразную массу, изготовляемую согласно заранее данному рецепту.

Народ приемлет это всепоглощающее умственное рабство радостно и гордо, руководясь напряженным желанием поскорее превратиться в ту мощную машину, которая именуется нацией и начать соперничество с другими такими машинами, вступив в их всемирный коллектив. 

В ответ на вопрос о том, чем же мудро это стремление, вновь обращенный фанатик национализма ответит, что покуда этот мир кишит нациями, перед нами закрыт путь к свободному развитию своей высшей человечности. Мы должны приложить все свои способности к тому, чтобы противодействовать злу, приняв его в себя в виде прививки в возможно большей степени. Ибо единственное братство, возможное в современном мире, это — «братание хулиганов»… 

Действительно, остается только признать все эти события, как проявления жизни мира, в котором господствует нация: единственная нравственная норма, здесь существующая, сводится к тому, что все народы земного шара должны до последнего предела напрягать свои физические, моральные и интеллектуальные силы в стремлении побороть друг друга в кулачном поединке за гегемонию.

В древнее время Спарта все свое внимание обратила в на старание стать мощной; она этого добивалась тем путем, что отсекала от себя все человечное, и она погибла от подобной ампутации… 

Искусная ложь становится предметом самолюбования. Торжественность судебного разбирательства обращается в фарс, вызывающий смех именно своей торжественностью…

Крайне смело с моей стороны утверждать, что человеческий мир — мир моральный, но я все же решаюсь на эту смелость не потому, чтобы в это нужно было слепо верить, но в силу того, что так должно быть по правде, которой опасно для нас пренебрегать.

Та моральная природа человека не может быть разделена на кусочки и временно законсервирована в целях сохранения на будущее время. Вы не можете гарантировать ее сохранность дома путем запретов и тарифов, одновременно делая ее предметом совершенно свободной торговли за границей… 

Реальность — это та гармония, которая всем составным частям вещи придает равновесие целого. Вы нарушаете его, и вот пред вами толпа блуждающих атомов, бьющихся друг о друга и потому не дающих никакого смысла… 

Запад, как кажется, с надменной презрительностью не желает считаться с создавшимся теперь несоответствием в природе человека. Громадность его материального успеха отвлекла все его внимание в сторону самолюбования своею грандиозностью. Оптимизм его логики основывается на вычислениях того материального богатства, которое будет создано путем неопределенного расширения в бесконечность его железнодорожной сети…

Полнота человека не в мощи, но в совершенстве. Поэтому, делая из него одно орудие власти, вы  ограничиваете до пределов возможного его душевность.

Когда мы вполне человечны, мы не можем хватать друг друга за горло; наши инстинкты социальной жизни, наши традиции нравственных идеалов препятствуют этому.

Если вы стремитесь заставить меня заняться избиением человеческих существ, вы должны разрушить во мне целостность человечности путем известных приемов, которые умертвят мою волю, заглушат мои мысли, автоматизируют мои движения, и тогда, путем разрушения этой сложности личного человека, получится та абстракция, та губительная сила, которая не имеет отношения к человечной правде, и поэтому легко становится грубой и механической.

Изымите человека из его естественной среды, оторвите его от полноты жизни в общение со всеми ее жизненными ассоциациями красоты, любви и социальных обязанностей, и вы сумеете превратить его в ряд разрозненных частей машины, производящей богатство в гигантских масштабах.

Превратите дерево в обрубок, оно сможет дать вам тепло, но никогда не принесет живых цветов и плодов. 

Этот процесс обесчеловечивания происходит в торговле и политике. И далеко за пределы первоначального места рождения механической энергии перенесен вполне развитый аппарат, поражающий своей мощью и силой поглощения, который на Западе был окрещен нацией—государством… 

Мудрость национальной государственности основывается не на вере в человечность, но, наоборот, на полном пренебрежении таковой… Такова логика нации. Она никогда не считается с голосом правды и добродетели…  

Мы обманываем самих себя, полагая, что человечество в наши дни продвинулось далеко вперед по сравнению с прежним. Причина этого самообмана в том, что человек с большим обилием обслуживается в своих жизненных потребностях, и его физические страдания облегчаются с большей успешностью.

Но большая часть этого обязана не нравственному самопожертвованию, но интеллектуальной силе. По количеству это все громадно, но оно возникло на поверхности и распространяется только по поверхности.

Знание и производительная сила могучи по своим внешним действиям, но они все же на службе у человека, не составляя его самого… Поэтому мы не должны забывать, что организации, возникающие из науки и широко раскинувшиеся во всех направлениях, укрепляют нашу власть, но не усиливают человечность.

По мере роста власти, все время расширяется культ самообожания нации; индивидуум все более охотно подставляет свою спину под тяжелое бремя требований государственности; в результате получается такая аномалия, чреватая самыми печальными следствиями, сводящаяся к тому, что индивидуум приносит все в жертву божеству, которое нравственно стоит гораздо ниже его самого… Этого никогда не могло бы быть, если бы Бог был так же реален, как и индивидуум… 

Идея нации является одним из самых сильных анестетических средств, которые изобретены человеком. Под влиянием его паров, население целой страны может систематически выполнять программу наиболее ярко выраженного самостяжания, совершенно не замечая своей нравственной извращенности,—даже чувствовать себя опасным образом задетым, если ему укажут на это… 

Нация долгое время процветала над искалеченной человечностью. Люди, прекраснейшие создания Божии, выходили из мастерской национализма большими партиями марионеток, производящих войну и производящих деньги и болезненно тщеславных своим жалким совершенством механизма. Человеческое общество все больше и больше превращалось в кукольный театр политиков, военных, купцов и бюрократов, которых с удивительным искусством дергают за веревочку…

Самая худшая форма рабства заключается в духовном падении, которое лишает людей веры в самих себя и сковывает их чувством безнадежности… 

Вы должны помнить, что политическая цивилизация, эта религия национального патриотизма, не имела долгой истории. Светоч древней Греции погас в той стране, где он был зажжен; могущество Рима похоронено под обломками его обширной империи.

Но цивилизация, основанная на общественных и духовных идеалах человека,—жива поныне в Китае и в Индии. Пусть она кажется слабой и незначительной, на масштаб современного механического могущества, но, подобно малым зернам, она все же содержит жизненную силу, и будет расти…

Из того, что сказано выше, вы легко видите, что я не поклонник экономики. Я охотно признаю, что существует закон спроса и предложеиня, и что человек тщится захватить больше вещей, чем для него это хорошо.

И все же я упорствую в своем убеждении, что есть на свете гармония целокупной человечности, где нищета не разъедает его богатств, где повержение ниц ведет к победе, смерть к бессмертию, и где в воздаяние Вечной справедливости те, что слывут последними, могут превратить свои унижения в трумфальный блеск. 

Р. Тагор. «Национализм», 1917 г.

Источник: Р. Тагор, «Национализм»  (перевод с английского И. Я. Колубовского и М. И. Тубянского, изд-во „ ACADEMIA «, Петербург, 1922 г. )

Last Updated on 01.04.2025 by iskova