Обычаи и традиции старого Киева. Празднование Пасхи
Из книги А. М. Макарова «Малая энциклопедия киевской старины»
(К., изд-во «Довіра», 2005 г., ББК 63.3(4УКР-2К)я2 M15)
XVIII-XIX век. Киевская Пасха
Пасха — Вестниками Христова Воскресения в старом Киеве служили студенты Киевской академии. В особо чтимую в Украине Вербную субботу (накануне Вербного воскресенья, т. е. субботу шестой недели Великого поста) они шествовали через весь город от Георгиевской церкви возле Софийского собора до Братского монастыря с веточками вербы и пением.
С вечера этого дня начинались приготовления к Светлой неделе. В церквях совершались таинственные предласхальные обряды омовения св. престолов, выноса плащаницы. В Великой лаврской церкви варили и освящали миро.
В самом городе на Страстной неделе начинались свои, далекие от всякой мистики, страсти, связанные в основном с магазинами и базарами. Киевляне закупали муку, поросят, яйца (в том числе расписанные особыми мастерами «крашанки» и «писанки»), вина, снедь и сласти.
«Приготовления во всех домах к этому великому празднику, — писали «Киевские губернские ведомости» в 1859 г., — были изумительны. Везде готовили столько яств, что, казалось, достаточно было ими накормить целую роту солдат. Из всех животных истреблено было более всего поросят. Писк и визг их оглашали постоянно базары и улицы в последние дни Страстной недели. Каждый бедняк непременно желал украсить свой стол поросенком, и потому можно считать приблизительно, что этих «угне-тенных повинностей» (т. е. жертвенных животных. — А. М.) истреблено на праздник не менее 50 тысяч».
Особенность киевской Пасхи, как писала эта газета, составляло убранство праздничного стола, на котором видное место занимали разукрашенные сдобные пасхи («бабы») и особые «пасхальные цветы» — гиацинты, ландыши, азалии, тюльпаны, камелии, нарциссы, фиалки, розы и лакфиоли.
Все, что появлялось на пасхальном столе, воспринималось не только в обычном смысле, но как бы попадало в особое смысловое поле. Это тонко подметил в своих мемуарах Н. Анциферов:
«Пасхальный стол с белой пасхой, куличами и бабами, с агнцем, дер-жавшим знамя, зеленая горка с цветными яйцами, белые и синие гиацинты, — все это уже было не просто праздничным столом. Все это имело касательство к таинству жизни и смерти».
Такие столы накрывались в Киеве как у католиков (от них, собственно, и пошло это обыкновение), так и у православных и даже у немцев-лютеран. (К середине ХХ ст. подобное убранство можно было встретить уже и в «северных», русских, губерниях империи).
Изготовлению ритуальных «баб» посвящалась Страстная пятница. Некоторые сведения о свойствах знаменитых киевских «баб» находим в том же пасхальном номере губернских ведомостей за 1859 г.:
«Хозяйками на печение баб обращается особое внимание; мука приготовляется за несколько времени и сушится в комнатах.
Не могу рассказать способа приготовления баб, это секрет хозяек, но только делаются они высокие, имеют форму цилиндра, и тесто совершенно желтое, прозрачное и нежное, что называется, тающее во рту. Желтизна происходит оттого, что в тесто добавляется огромное число яиц, и именно одни желтки».
Достоинство пасх определялось не только их вкусом, но и высотою. В некоторых домах на стол подавались громадные сдобные цилиндры, и чтобы изготовить их, нужно было переделать кухонную печь. В Великий четверток домашние очаги безжалостно рушились, а после Пасхи восстанавливались в прежнем виде.
Старый знаток городского быта Н. Ракитин посвятил кулинарным страстям Великого пятка особое место в своей повести «Академический комиссар», опубликованной в 1894 г.:
«Была Страстная пятница, из печей собирались вынимать бабы. Знаете, что это за момент у хозяек? […] Перед появлением на свет младенца женщина-мать меньше тревожится, меньше волнуется, меньше задумывается над вопросом: «Что из него выйдет? Не урод ли?», чем женщина-хозяйка перед выниманием из печи пасхального теста. Такую странность, если не сказать более, мы объясняем тем, что младенцы-уроды явление чрезвычайно редкое, тогда как уродливые бабы (в смысле теста, конечно), если вы наблюдательный человек, то, обходя с поздравлением, встретите в каждой семье. Оттого, вероятно, и пошла поговорка, что «в семье не без урода».
Другой приметной особенностью киевской Пасхи, как уже говорилось, были цветы, специально выращиваемые к празднику в городских садоводствах.
Перед праздником центральные улицы напоминали ярмарку цветов. Они вы-ставлялись в бакалейных и фруктовых лавках, колбасных и булочных, в витринах больших магазинов. Пышные вазоны ставились у подъездов кафе, ресторанов, гостиниц. Здесь и там видны были прохожие, несущие горшки с цветами. Весенние выставки и цветочные лотереи устраивались в эти дни в саду Заведения искусственных минеральных вод (потом — Сад купеческого собрания), где можно было выиграть цветущий куст тосканского жасмина или какое-нибудь иное чудо природы.
Последний вечер Страстной седмицы множество киевлян проводили в церквях на пасхальном бдении, оканчивающемся обрядом христосования. Молодая интеллигенция, покинувшая «веру отцов», отправлялась на ночное гуляние по пред-пасхальному Киеву, который, по признанию упомянутого уже Н. Анциферова, «казался превращенным в храм мне тогда неведомому Богу». Его описание города, замершего в ожидании чуда воскресения и по сей день производит большое впечатление:
«Мы шли к Владимирской горке. Небо было ясное, звездное. Днепр там, внизу под горой, казался безбрежным морем с двумя-тремя островками. Это были дни предельного разлива. Высоко над нами на своем цоколе стоял бронзовый Святой Владимир, держа над Киевом крест. А там, левее, на днепровском берегу звездами мерцали в колыхавшемся воздухе огни Подола, и среди них многочисленные огоньки плошек вокруг старых церквей […]
Весенний воздух вздрогнул от первого удара колокола Софии; он, как камень, упал, и от него, все ширясь и ширясь, подхваченный сотнями колоколов, кругами разливался по городу пасхальный звон.
Не только звуки наполняли весенний воздух, он был насыщен запахом лопнувших почек пирамидальных тополей — дерева города Киева. И этот волнующий запах казался тем ладаном, которым в святую ночь ликующая природа насыщала храм земли».
Необычайно торжественная атмосфера Святой ночи отразилась и в одноименном стихотворении Леси Украинки 1900 г. <Свята ніч>:
В темну ніч ми зібрались громадкою йти
так поважно, немов у пригоді
мали стати кому, а проте без мети,
ми дивились на зорі, та й годі.
Тихі, тихі й спокійні в ту нічку були
ліс і поле на цілім просторі,
і здавалось, неначе ми чути могли,
як спадали летючії зорі.
Всі розмови, не скінчені тут на землі,
десь кінчалися там, між зірками.
Проти вічності неба були ми малі,
але небо схилялось над нами.
Ніч без тінів і світло без проміння хвиль…
Все було і далеко, й близенько.
І сіяли нам зорі за тисячі миль,
і між нами світили низенько.
Нам не раз крізь волосся світила зоря,
мов горицвіт у темному листі,
наче ми, перепливши небесні моря,
заквітчалися в краплі сріблисті.
І немов над святими, зірки золоті
у корону сплітались огнисту.
Отже, й справді, здається, були ми святі
в тую зоряну ніч урочисту.
В первый день Пасхи (Светлое Христово Воскресение) на улицах царила необычная тишина. Город дремал после ночного бдения и ранней службы, разговлялся за праздничным столом в тесном домашнем кругу и набирался сил для наступающих общегородских гуляний.
Они начинались на второй день Пасхи, и толпы празднично одетых людей устремлялись к балаганным городкам, котрые в разные времена устраивались на Крещатицкой, Университетской, Сенной, Софийской площадях, а в начале XX века — и на базаре Демиевки.
На Пасху считалось не грех и выпить, и многие принимали этот грех на душу уже с утра. Среди праздничной толпы встречались такие горожане, которым, по деликатному выражению одного газетчика, «отказывался служить язык». В потешных городках вперемежку с каруселями, балаганами, качелями располага-лись лари с булками и калачами, телеги бакалейщиков, столики сбитенщиков.
Продавались каленые орешки, семечки, сладкие рожки, квас, моченые яблоки, вафли, мороженое, разноцветные киевские пряники, цукаты, конфеты, рахат-лукум и другие лакомства.
Любимым пасхальным зрелищем киевлян были кукольные комедии, называемые рататуйками по имени героя многих кукольных пьес Петрушки, которого в народе окрестили также Ванькой Рататуем (т. е. воителем).
В балаганах показывали также фокусы и всякие невероятные трюки.
На карусели и в «тиатры» публика приглашалась зазывалами — масленичными (или «карусельными») дедами.
Поскольку в Киеве не строились большие балаганы, рассчитанные на солидные сборы, знаменитые гастролеры — прославленные маги, чудодеи, отважные трюкачи и заклинатели «темных сил» выступали в Городском театре и других престижных залах.
На «фантастических вечерах профессора Беккера» демонстрировалось «восстание из мертвых». Он же производил «сожжение живой дамы на сцене и неразгаданное ее оживление». В театре Соловцова можно было наблюдать «моментальное исчезновение несколько мужчин и дам из публики». В пасхальные дни любители театральных представлений могли полюбоваться также живыми картинами, ставившимися силами киевских дам-благотворительниц.
В начале ХХ века потешные городки потеряли свою былую популярность.
Более-менее образованная публика предпочитала ходить в «настоящий» театр, а не в балаган, гулять в праздничные дни на Владимирской горке, любуясь разливом Днепра.
Появились народные дома, чайные, клубы, шантаны, кинематографы и другие заведения, предлагавшие более «цивилизированные» развлечения. Балаганные городки перестали строить, а вместе с ними ушел в прошлое и веселый мир городского карнавала, составлявший некогда существенную часть пасхальных праздников.
Last Updated on 14.04.2025 by iskova