Может ли Россия продолжать вести долгую войну?
Об этом в публикации RUSI, Dr Sidharth Kaushal, 23 August 2022
Способность России поддерживать более длительный конфликт в Украине будет зависеть от того, дадут ли ей передышку для сохранения имеющихся ресурсов, учитывая ее ограниченную способность масштабно заменять людские и материальные ресурсы.
Поскольку война в Украине идет уже шестой месяц и конца ей не предвидится, ее продолжительность свидетельствует о критической важности выносливости в контексте боевых действий высокой интенсивности.
Такие авторы, как Алекс Вершинин, оказали услугу аналитическому сообществу, подчеркнув, что западный промышленный потенциал должен адаптироваться, если западные страны будут расходовать ресурсы в таких масштабах, как это делают Россия и Украина.
Однако Россия сама построила многие из своих стратегических и оперативных концепций на предположениях о короткой войне.
Хотя она продемонстрировала способность расходовать ресурсы в больших масштабах, вопрос о том, обладает ли Россия всеми основами государства, способного продолжать вести длительную войну, заслуживает дальнейшего изучения.
В этой статье мы рассмотрим, способны ли основы российской военной мощи — как политические, так и материальные — выдержать затяжной конфликт.
Политические условия
Ключевой момент, о котором спорят многие аналитики, заключается в том, как долго еще российское государство сможет терпеть политические издержки войны, особенно в условиях санкций. Является ли режим прочным, или длительная война ослабит его власть?
На этот вопрос трудно ответить однозначно, но опыт аналогичных режимов в длительных войнах может дать некоторое представление.
Большинство данных свидетельствует о том, что авторитарные режимы не сталкиваются с неуправляемой нестабильностью в контексте как победоносных войн, так и затяжных тупиковых ситуаций.
Действительно, вероятность того, что они выдержат длительную войну, не добиваясь мира, несколько выше, чем у демократических режимов.
Только после решающих и лишающих легитимности поражений, подобных тому, которое потерпел режим генерала Галтиери в Фолклендской войне, оппозиция активизируется.
У диктаторов больше внутренних стимулов для продления конфликта даже перед лицом ограниченных стратегических выгод, чем для его прекращения на невыгодных условиях.
Это подтверждают такие конфликты 20-го века, как ирано-иракская война, которая продолжалась в нерешительной манере в течение десятилетия без потери внутренней легитимности одной из сторон (особенно это заметно в случае Ирана, где в то время был новый режим).
Народное восстание маловероятно, и автократы могут предотвратить риск несогласия элит путем обогащения элит, которые могут поддержать конфликт, за счет тех, кто этого не сделает.
Конечно, это вероятностное утверждение, и собственная история России дает контрпримеры — царский режим рухнул перед лицом растущих военных расходов, несмотря на то, что его армия не потерпела решающего поражения на Восточном фронте Первой мировой войны.
Россия, хотя и превзошла Германию, все еще была надежной военной силой, способной начать контрнаступление, когда народная воля к войне рухнула.
Тем не менее, исходя из баланса вероятностей, можно предположить, что крах режима в ответ на издержки длительной войны маловероятен.
Следует также отметить, что мобилизация общества на войну, как правило, не оказывает статистически значимого негативного влияния на стабильность режима, хотя это интуитивно понятно.
Российское руководство уклоняется от мобилизации, что может отражать возможность того, что оно более уязвимо, чем средняя автократия.
Однако это также может отражать тот факт, что у российских лидеров есть возможность привлечь граждан на службу, предлагая высокие зарплаты, и что военное положение России не настолько негативно, чтобы требовать мобилизации.
На вопрос о том, обладает ли Россия политическим потенциалом для поддержания длительного конфликта, следует ответить утвердительно.
Материальный потенциал
Что касается материального потенциала России для создания военной мощи? Здесь ответ более неоднозначен.
Ключевым моментом будет то, как будут функционировать основные российские производители в отсутствие западных компонентов, которые, что примечательно, они не смогли заменить в последнее десятилетие.
Сосредоточившись на производстве военной техники, следует отметить, что в некоторых областях, например, в производстве артиллерийских снарядов, Россия, вероятно, выигрывает от наличия запасов, способных поддерживать боевые действия в течение нескольких лет, а также от возможности производить их в большем объеме.
Однако другие возможности, такие как танки и боевые бронированные машины, придется восстанавливать, учитывая уровень истощения вооружений в России.
Ключевым моментом здесь будет то, как российские крупные производители будут функционировать в отсутствие западных компонентов, которые, что примечательно, они не смогли заменить в последнее десятилетие.
После введения санкций на оборонный экспорт после 2014 года Россия смогла добиться эффективного замещения западных товаров в семи из 127 категорий оборудования, определенных в качестве приоритетных для импортозамещения.
России придется полагаться на три стратегии: рационализацию, обход санкций и ускоренное импортозамещение там, где это возможно.
Эти подходы взаимосвязаны.
Например, успешное перераспределение там, где оно происходит, также сузит параметры усилий по обходу санкций до тех продуктов, которые действительно не подлежат обмену — более простая задача для российской службы внешней разведки, чем попытки нелегального импорта всего набора западных продуктов, в которых нуждается Россия.
Способность России рационализировать использование товаров зависит от их взаимозаменяемости — одного из критериев, который такие ученые, как Манкур Олсон, назвали ключевым для объяснения того, почему некоторые страны могут компенсировать последствия экономической войны.
Чем богаче экономика, тем больше видов использования того или иного продукта, не являющихся жизненно важными.
В качестве примера Олсон привел бомбардировки союзниками немецких заводов по производству шарикоподшипников, которые принесли мало плодов, поскольку в немецкой экономике было достаточно неосновных видов использования шарикоподшипников, из которых они могли быть перепрофилированы.
Хотя Россия и не богата по западным стандартам, она относится к странам с уровнем дохода выше среднего, что означает, что у нее, вероятно, есть ряд несущественных применений для многих продуктов двойного назначения.
Одним из примеров являются видеокарты Radeon 9000, используемые в крылатых ракетах.
Тем не менее, на долю государства приходится 40% официальной экономической деятельности в России и 50% официальной занятости.
Таким образом, частный рынок (с которого обычно перераспределяются товары в военное время) изначально не очень велик.
С другой стороны, размер государственного сектора предположительно означает, что товары могут относительно легко перемещаться между различными частями экономики, поскольку правительство имеет как контроль над активами государственных предприятий, так и информацию о них. Таким образом, данные о способности России к рационализации неоднозначны.
Не все технологии взаимозаменяемы, и многое из того, что входит в военную платформу, делается на заказ.
По некоторым данным, производство на Уралвагонзаводе — крупнейшем российском производителе танков — остановилось из-за отсутствия запчастей.
В прошлом Россия частично успешно заменяла некоторые нелетальные возможности — хотя и с большими затратами и меньшей эффективностью.
Например, после вторжения в Украину в 2014 году Россия потеряла доступ к украинским газотурбинным двигателям, но смогла произвести отечественный вариант M-90FR.
Хотя России пока не удалось повторить свой частичный успех в других областях, было бы ошибкой смешивать эффективность усилий мирного времени с эффективностью усилий военного времени.
В условиях конфликта военным приоритетам уделяется непропорционально большое внимание, и проблемы, которые могли бы побудить продолжать закупки западных деталей в мирное время (например, качество или стоимость), могут быть несколько менее актуальны, если Россия отчаянно пытается заменить недоступную продукцию любым доступным способом.
Таким образом, вопрос заключается в том, насколько хорошо российская экономика справится с импортозамещением, если она будет поставлена на военные рельсы.
Приблизительным показателем способности России к импортозамещению является промышленный потенциал, который можно измерить несколькими способами.
Производство стали, как правило, является метрикой, используемой в таких показателях, как Композитный индекс национального потенциала.
Это не потому, что сталь сама по себе равнозначна промышленной мощи, а скорее потому, что ее использование обычно коррелирует с наличием в стране тяжелой промышленности.
Согласно этому показателю, скрытый промышленный потенциал России сопоставим с потенциалом США — хотя, вероятно, этот показатель существенно завышен, учитывая использование стали в таких секторах, как строительство.
Более точным показателем может быть загрузка производственных мощностей, которая отражает уровень развития промышленности страны.
Россия использует примерно 60% своего теоретического промышленного потенциала, причем наибольший дефицит наблюдается в таких областях, как тяжелое машиностроение, где старые мощности составляют 30%, а средний возраст предприятия — 15 лет.
Доля мощностей, считающихся неконкурентоспособными в этом секторе, составляет около 22%. Относительная развитость национальной промышленности страны является хорошим косвенным показателем состояния ее оборонной промышленной базы, даже в странах с милитаризованной экономикой, где обороне уделяется особое внимание.
Более того, в критически важной области производства станков в России наблюдается быстрое сокращение мощностей с момента распада СССР, и она почти полностью зависит от импорта, на который приходится 90% станков в таких областях, как обработка металлов давлением.
Рост Китая как крупнейшего российского поставщика станков может обеспечить запас прочности для россиян, но на западных поставщиков по-прежнему приходится большая доля импорта станков.
Однако более важным моментом является то, что неспособность производить станки внутри страны говорит нам о состоянии российской промышленности и ее потенциале для достижения импортозамещения.
Таким образом, Россия, скорее всего, будет испытывать трудности во многих областях импортозамещения, даже если она согласится на более низкое качество продукции и более высокие затраты. Есть вещи, которые она просто не может производить.
Если Россия вынуждена поддерживать постоянный поток ресурсов, поступающих на передовую, потому что ей не позволяют сделать передышку или потому что второе наступление также сходит на нет, ее материальные возможности для ведения длительной войны будут ограничены.
Это не означает, что Россия не может заменить некоторые виды вооружений, такие как артиллерийские орудия или снаряды, в масштабах, которые может поддержать стареющая промышленная база.
Более того, большие запасы многих категорий вооружений, от снарядов до бронетехники и старых крылатых ракет советской эпохи, могут позволить россиянам прибегнуть к таким мерам, как использование старых систем вместо более современных.
Однако более современные возможности будет трудно заменить, и это повлечет за собой постепенный регресс российских вооруженных сил к силам 20-го века.
Если российские лидеры посчитают, что им нужно продержаться лишь ограниченный период времени, пока поддержка Запада не ослабнет, а затем начать второе наступление, чтобы попытаться закончить войну, это может не иметь значения, так как ключевым моментом будет сохранение первоклассной техники, которой Россия все еще обладает, и замена только достаточного количества утраченного потенциала для второго наступления.
Для достижения этой цели России, возможно, не обязательно иметь возможность масштабно заменить все свои довоенные средства, но ей потребуется пауза в активности в ближайшие месяцы, чтобы разумно сохранить многие возможности.
Если же, с другой стороны, России придется поддерживать постоянный поток ресурсов, поступающих на передовую, потому что она не может позволить себе роскошь передышки или потому что второе наступление также сходит на нет, ее материальные возможности для ведения длительной войны будут гораздо более ограниченными.
Люди
Это приводит к вопросу о замене личного состава.
В прошлом Россия с трудом вводила в действие свою систему специального армейского боевого резерва (БАРС).
Относительно мало бывших солдат записываются в резервисты, и только 10% солдат срочной службы проходят переподготовку в течение пяти лет после увольнения.
В одной из статей Чарльза Бартлза приводится высказывание Валерия Полудницина из местного военного комиссариата в Красонодаре: «К сожалению, несмотря на все наши усилия, число желающих записаться в армию невелико», что повторяется и в других странах.
Таким образом, в России практически нет активного резерва.
Однако в России имеется большое количество людей с определенным военным опытом — в общей сложности около 1,6 миллиона человек, которых правительство определило в качестве кандидатов на службу.
Ожидаемая массовая безработица, вероятно, пополнит ряды людей, считающих службу в армии желательной.
Таким образом, Россия, вероятно, не будет испытывать трудности с поиском новобранцев; вопрос в том, насколько легко она сможет сделать их боеспособными.
Российская система призыва выигрывает от существования добровольческих организаций, таких как Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту (ДОСААФ), которые наделяют добровольцев некоторыми военными навыками до призыва.
Это позволяет прикреплять призывников к специализированным подразделениям на один год службы, что иначе было бы невозможно.
Например, около 15% призывников 2016 года на момент призыва обладали навыками в какой-либо военной специальности, что означает, что они закончили службу по призыву с большим опытом, чем предполагал формальный годичный срок службы.
Тем не менее, примерно 40% от общего числа контрактников, как правило, являются выпускниками ДОСААФ, что говорит о том, что эти люди уже непропорционально представлены в регулярной армии.
Но даже в этом случае, по крайней мере, некоторые бывшие призывники обладают более полезными военными навыками, чем можно предположить на первый взгляд по годичному сроку службы.
К ним можно добавить такие категории, как уволенные контрактники с боевым опытом.
Вопрос в том, смогут ли эти люди, многие из которых не служили некоторое время и, возможно, не знакомы с новыми технологиями и тактикой, обновить свои навыки.
История показывает, что армии могут добиться этого, ведя трудоемкие войны: в Первой мировой войне немецкая армия подготовила свой резерв штурмовиков — около 50 дивизий — для наступления Людендорфа в период с декабря 1917 года по март 1918 года. При этом немецкой армии помогло (относительное) затишье на Западном фронте после наступления во Фландрии.
Если она не получит подобной паузы, Россия может оказаться в положении, когда ей придется спешно набирать новобранцев в уже изношенные фронтовые части, вместо того чтобы формировать из них полностью сформированные подразделения.
Россия также столкнется с проблемами при создании инфраструктуры для проведения переподготовки, учитывая характер ее системы обучения.
Призывники в российских вооруженных силах не проходят базовую подготовку как таковую — они обучаются в подразделениях, в которые их направляют.
Учитывая, что большая часть российских военнослужащих дислоцирована, этот вариант вряд ли будет жизнеспособным в качестве механизма переподготовки.
Переподготовка может проводиться в одной из 29 учебных воинских частей и четырех высших учебных заведениях, созданных для базовой подготовки контрактников.
Если исходить из существующего в России стандарта, согласно которому резервным подразделениям требуется 66 дней переподготовки (хотя первоначально предполагалось, что это время будет распределено на год), то теоретически каждое учебное заведение могло бы обслуживать пять групп учащихся в год.
Однако, учитывая ограниченное количество школ, это все еще узкий канал для гипотетического набора в 1,6 миллиона человек.
Способность России начать второй раунд наступательных действий или вести более длительную войну, растянувшуюся на годы, зависит от ее способности сохранить те регулярные части, которые она все еще имеет в Украине.
Формирование новых навыков у новобранцев — особенно в технических специальностях — будет еще более сложной задачей.
Многие контрактники проходят второй этап подготовки — обучение в военно-оперативной школе по специализированным программам, который обычно длится 10 месяцев, хотя некоторые могут длиться до четырех лет.
Этот этап подготовки — критически важный для сержантского состава (NCO) специалистов в ключевых областях — будет практически невозможно воспроизвести в краткосрочной перспективе.
В таких областях, как радиоэлектронная борьба, противовоздушная оборона и бронетанковая борьба, сержантский состав, обеспечивающий ключевые технические специальности — хотя и не обладающий лидерскими функциями западных сержантов — будет очень трудно быстро заменить, за исключением той степени, в которой Россия сможет привлечь уволенных специалистов.
Россия может создать большое количество новых войск, но только если она будет избегать интенсивной переподготовки и вводить новобранцев в существующие подразделения, что чревато риском того, что смешанные подразделения на фронте не справятся со своими обязанностями.
Если он стремится создать полностью сформированные подразделения во время оперативной паузы для второй фазы наступательных действий, его учебный конвейер может существенно ограничить его возможности.
Таким образом, способность начать второй раунд наступательных действий или вести более длительную войну, растянувшуюся на годы, зависит от способности сохранить те регулярные части, которые еще есть в Украине.
Заключение: Цена длительной войны — прогрессирующая деструкция
Хотя война в Украине во многом подчеркнула хрупкость западных концепций операций в длительной войне, следует отметить, что способность противников, таких как Россия, поддерживать этот тип конфликта неоднозначна и граничит с низкой.
Хотя она, вероятно, устойчива к политическим издержкам войны и может обеспечить некоторый вклад военной мощи в масштабе за счет рационализации, России будет трудно генерировать многие основы военной мощи.
Слабая промышленная база будет с трудом поддерживать программу импортозамещения — даже если она будет поставлена на военные рельсы — это означает, что Россия не сможет заменить невосполнимый военный потенциал без внешней помощи со стороны Китая.
Более того, российская система военной подготовки будет с трудом создавать боеспособные подразделения в количественном отношении — даже если она сможет направить новобранцев в существующие недоукомплектованные части.
Конечно, Россия может срезать углы — например, исключить необходимость курсов переподготовки для людей с военным опытом.
Более того, ее огромные запасы в таких областях, как артиллерийские снаряды, означают, что ее военная машина не остановится в ближайшее время.
Однако в случае выбора этого варианта ее вооруженные силы претерпят постепенную деградацию в качественном отношении. В качестве альтернативы Россия может выбрать замену утраченных возможностей качественно сопоставимыми материальными средствами и личным составом для второго наступления — и, вероятно, преуспеет в некоторых категориях. Однако она не сможет заменить потенциал, который она сокращает в масштабах.
Если взять паузу, то потенциально она может создать достаточный боевой потенциал, чтобы, в сочетании с оставшимися довоенными возможностями, обеспечить последующее наступление.
Его способность сделать это зависит от того, будет ли российской системе предоставлена передышка для сохранения имеющихся ресурсов, учитывая ее ограниченную способность к масштабной замене людских и материальных ресурсов.
Эта статья является частью серии «Военный доклад о России».
Мнения, выраженные в данном комментарии, принадлежат автору и не совпадают с мнением RUSI или любого другого института.
Источник: RUSI, Доктор Сидхарт Каушал, 23 августа 2022 г.
Last Updated on 24.08.2022 by iskova