Киевские истории. Киевский джем. Порция 9. Засада Ильича (мне 20 лет)
…-и вот эта вторая жена тоже умерла через полгода. Вот! И тогда он поженился на третьей…
Мы стоим у ресторана «Столичный». Мы — это будущая Милен Демонжо — Данка (театральный), потенциальный Роки Марчиано — Витя Кантри (инфиз), и некто с весьма туманными перспективами по прозвищу Оберст — ваш покорный слуга.
Те двое — через не так уж и много времени дипломированные специалисты с корочками о высшем образовании. А я заурядный машинист сцены в одном из не менее заурядных киевских театров, жду, когда наконец-то отловят и упекут в армию. Но они меня слушаются. Потому что я Оберст. Ну, и ещё почему-то, почему не знаю.
Уютную октябрьскую морось сменяет мелкий дождь. Я и Кантри поднимаем воротники плащей. Данке не до погоды, она продолжает:
…И ровно через полгода эта тоже, бац! — крякнула на фиг. Ладно…тогда он поженился на четвёртой…
-«женился» автоматически поправляю я. Данка, упрямо выпятив подбородок, повторяет с нажимом в голосе: Поженился на четвёртой. Вот. Проходит шесть месяцев — капец чувихе! Но она успела заявить в поликлинику и ментыловку. Тогда его взяли, просветили там на рентгене, обследовали всего, смотрят — а у него какой-то ген лишний, из-за которого стóит любой женщине с ним один раз переспать, и она ровно через полгода умирает. И знаете, что с ним сделали?! — (здесь Данкины глаза становятся круглыми),
-Усыпили? — рассеянно роняю я, вглядываясь в размытые абрисы снующих по мостовой «Волг».
-Нет! — Данка торжествует, глаза у неё снова как у лисицы — нет! — Его вылечили, вырезали этот ген и он снова женился. И эта, следующая уже жена не заболела, была весёлая, жизнерадостная, и через полгода преспокойно себе попала под машину. Гы.
Я только пожимаю плечами — даже меня иногда берёт оторопь от Данкиных импровизаций. Что говорить о других.
— Вот же дура!!! — взрывается молчавший до сих пор Кантри, — какая поликлиника, какой ген, шо вырезали? Шо ты нам тут чешешь…дура!
-А ты жлоб! Жлоб, жлоб, кугут дымерский, чёрт!
— Дура! В натуре притыренная, на всю бóшку притом.
-Жлоб!
Ракша и Шер-хан.
-Хорош вайдотить на весь Крест — я слегка повышаю голос, — главный сержант Бойко не дремлет!
-Они угомоняются, обменявшись напоследок беззвучными, но выразительными артикуляциями у меня за спиной.
Напротив тормозит такси. Наконец-то.
К нам, прикрывая голову от дождя ветровкой, бежит Медовар. Это и фамилия и кликуха. Он сборник Союза по водному поло, плейбой и любимец женщин. А ещё он наш товарищ. Мы все ровесники и товарищи, и друг за друга горой. Даже Кантри с Данкой.
-Привет, фарцота, золотая рота! Данка, поцелуемся?
-Свободен.
-В общем, так! Оберст, зырь — тут талоны, за октябрь, мои, Женькины и Паши Брыля. Всего 167 штук. Нам по 50 копеек с каждого. Продадите, принесу ещё. И вот две плиты Procol Harum, как обещал, фирмá, Атлантик. Которая чуть пильнутая — двадцать пять тугриков, вторая — за сорок.
-Не-а. Двадцатка и тридцать пять.
-Deal! — Медовар дарит нас белозубой улыбкой, он доволен — всё, короче, погнал, на тренировку опаздываю.
И, шлепая по лужам убегает в сторону «Динамо». И уже больше не появляется в этой истории.
Я гляжу ему вслед, попутно ловя ртом прохладные капли. Я люблю, когда дождь. Как писал Богомил Райнов: «Нет ничего лучше плохой погоды».
Затем оборачиваюсь к своим и торжественно изрекаю:
-Начинаем. Дети мои, все, кто верит в меня, за мной!
И мы возвращаемся к «Столичному».
Дождь почти утихает.
За полтора часа сбагриваем большую часть из переданных Медоваром талонов на комплексные обеды здесь, в ресторане. Сборникам их выдают бесплатно, при том, что номинальная стоимость 1р.50 коп. (к тому же, не всегда купишь). Мы толкаем по рублю. Спекуляция, замешанная на демпинге, уникальный бизнес, возможный только в СССР.
Данка в процессе не участвует — она барражирует неподалёку, время от времени поднося новую ленту. Как верная боевая подруга патроны в кино про фашистов. Ну, и принимает выручку.
А ещё через двадцать минут принимают нас самих. Я, вовремя сообразив, в чем дело, успеваю выскочить на улицу — и уже оттуда меня за шиворот втаскивают обратно в вестибюль. Но поздно. Идущая было навстречу Данка резко разворачивается (на ней вмиг невесть откуда дикого цвета беретка и круглые очечки в проволочной оправе) и, цокая каблучками, стремительно удаляется в противоположную сторону. В дермантиновой, тиснёной арфами папке для нот оба винила, деньги и почти все не проданные нами талоны. Умница девочка — фиг им, а не Procol Harum.
Нас с Кантри удерживают четверо. Все в штатском, дружинники. Кантри вопросительно смотрит в мою сторону — Оберст?
Мне известно, что он способен растасовать парней по углам за считанные секунды, как бильярдные шары в лузы. Но я отрицательно качаю головой. Потому что чую — главный сержант Бойко уже где-то здесь, и ждёт именно того, что собирается сделать Кантри. Прием не новый. Он часто пускает перед собой людей не в форме, чтобы в случае чего, пришить «хулиганку». Ну, в смысле статью 206 УК УССР, часть вторая.
Уверен, его триумфальное появление не за горами.
Так и есть. Через пару минут главный сержант Бойко в сопровождении троих пэпээсников торжественно входит в вестибюль и, соблюдая установленную собой же традицию, веско отчеканивает, отдавая честь зеркалу: -главный сержант міліції Петро Ілліч Бóйко! — с ударением на фамилии. Простенько и со вкусом.
-Завидев кровного врага, Кантри рефлекторно дергается в руках дружинников.
-Стій, вовцюра, не тікай, — главный сержант Бойко доволен произведенным эффектом. Он вообще очень тщеславен. — А шо мы тут делаем, а?
-Девушек ждём — я отвечаю, как могу спокойно. Пообедать решили — вот, и талоны есть…как раз четыре.
-От и хорошо. Зараз розберемося, шо це за ожидания такие странные. А шо в карманах?
Лично прошмонав нас с головы до пят, и не найдя ни хотя бы десятка талонов, ни денег, ни даже завалящего кораблика шмали, главный сержант Бойко слегка увядает. Он задумчиво обходит вытянувшихся во фрунт дружинников, как бы борясь с желанием сунуть кому-нибудь из них в морду.
А затем резко разворачивается к нам, и взрёвывает медведем Балу:
-А ну, геть отсюда, паскудники!! Спекулянты шмаркаті! Ич, моду взяли, шляться без діла, батьків і страну ганьбити. От я вам дам в следующий раз, як спіймаю!
-Следующего раза не будет Петр Ильич. Осознали! Честное комсомольское бла-ародное…
-Ото поиздевайся мені ще. Геть, я сказав!!!
В сущности, он неплохой дядька. В своём роде. Например, ничего никогда не подкидывает. Но рука у него тяжёлая. А тем более нога — получив каждый по пенделю, мы с Кантри пробками вылетаем под дождь. Пробегаем немного, от греха, останавливаемся и закуриваем — дабы сохранить лицо (по крайней мере друг перед другом).
Главный сержант Бойко со свитой тоже выходит через две-три минуты. Не спеша, и даже вальяжно. Дружинники чуть впереди — мечутся и рыскают на невидимых поводках, вожделея похвалы и прощенья. Часто-часто дышат и разве что не вываливают язык и не делают стойку. Всё казино направляется к остановке двадцатки. Мы с Кантри издали делаем под козырёк. Главный сержант Бойко грозит кулаком, и больше уже не появляется в этой истории.
Мы идём в сторону метро. Данка ждёт в условленном месте, рядом с киоском «Каштан». Она тоже курит, ест мороженное и плюёт на дождь — как в переносном, так и в прямом смыслах (у неё «Рейс», без фильтра). Очков и беретки, как не бывало — она снова леди. Или, вернее, мадемуазель.
Воссоединяемся и, дабы переждать пик фазы активности главного сержанта, уходим с Крещатика. По Свердлова вверх, через Пушкинскую на Ленина, ныряем в музей краеведения. Минут через сорок приходится улепётывать и отсюда — девяностокиллограмовый инфантил Кантри, катаясь по натертому до блеска паркету с разбегу врезается в чучело меч-рыбы.
Обедаем с вином из-под столика в полуподвальной вареничной за ЦГ.
У Данки заскок, она отказывается за себя платить, «потому что она дама!». Между нею и Кантри делается бурная, но уморительная сцена. Я веселюсь от души.
Потом, для полной страховки, решаем переждать ещё пару часов. Идём в кино, в «Дружбу», в зелёный зал. Смотрим «Римские каникулы» с Одри Хепберн. Мне нравится, Кантри откровенно скучает, а Данка, глядя в экран, плачет, не вытирая слёз. Я смущённо отвожу глаза.
После сеанса выходим уже потемну, и хозяйски окидываем взором лежащий у наших ног многолюдный Крещатик. И остаёмся довольны.
-Всё — говорю я. — Можно. Гребём на Левка Дебелого к «Грампластинкам». Скинем плиты. Лучше б, конечно, на Балке, но завтра с Медоваром рассчитываться. С утра.
Трогаемся. И тут же снова заряжает несильный мелкий дождь. То, что надо.
Данка брюзжит, дескать, ну их к ляду, эти талоны. Генделя кот наплакал, а гембеля выше крыши. Пусть Медовар, если такой умный(?), сам и продаёт.
Я объясняю, что он не может. Его хлопнули месяца два как, чуть из сборной не отчислили. Вместо этого сгоряча поперли из комсомола. Правда затем опомнились и сказали написать заявление взад. Не комсомольцам в капстраны нельзя. И потом — не будет талонов, не будет и винила. Дружба дружбой, как говорится…
— Поняла, дура? — подытоживает Кантри. Слегка уязвлённая Данка в кои веки не отвечает — вместо этого, ни к селу, ни к городу, постепенно увлекаясь, начинает развивать очередной экспромт:
-А вот знаете, когда мы в ГДР ещё жили, один ватерполист утонул прямо во время матча. И никто даже не заметил. Тайм кончается, они смотрят, что такое?! — игрока не хватает! Они давай нырять, смотрят…
-Вот же дура малахольная!
-Жопе слово не давали. Рот закрой, жлобяра!
-Дура и есть. Неврастеничка. Лечиться надо в Кирилловской.
Мы течём в вечерней городской толчее и неоновые огни Крещатика становятся ярче, потому что мы — ЕГО ТОК. Я, командор Оберст по обычаю впереди, эти двое чуть сзади. Собачатся и кошатятся до хрипа, но друг без друга не могут — как плюс и минус. Вечный боец по жизни Кантри и цыбатая красавица Данка. Нам всем по двадцать лет.
Дождь всё сильнее, но по фиг. Крещатик кончается. Мы уже миновали «Пропагандист» — осталось пройти совсем немного. Обе виниловые пластинки английской рок-группы Procol Harum будут загнаны примерно через двадцать минут, по пятидесяти рублей каждая (царапину не заметят).
Ещё один квартал позади.
Наши силуэты едва угадываются где-то в районе «Сяйва». Мы уходим всё дальше, и дальше. И дальше. И растворяемся во времени и моей памяти. И больше уже не появляемся в этой истории.
Автор: Дмитрий Бартюк
Источник: Киевские истории
Last Updated on 27.05.2024 by iskova