Киево-Печерская Лавра. Каждый паломник, принявший на себя подвиг благочестивого странствия, мечтает посетить киевские святыни.

В XVIII, ХIХ и начале ХХ века Киев занимал главенствующее место среди всех иных центров православного паломничества огромной Российской империи.

Каждый паломник, принявший на себя подвиг благочестивого странствия, мечтал посетить киевские святыни.

Партии богомольцев ходили в Троице-Сергиеву лавру, Ростов и Углич, Кирилло-Белозерский монастырь, достигали Соловецкого, Валаамского и Коневецкого монастырей на Севере, а на Юге поклонялись чудотворным иконам и мощам в Задонске, Мгаре, Белгороде, Почаеве и Каплуновке под Ахтыркой.

В Киев шли пешком тысячи верст, например, из Перми или Архангельска, даже если была возможность ехать в экипаже или на телеге, почитая именно пеший способ передвижения за боголюбивый подвиг.

Пройти такое расстояние не просто.

Особенно трудно давались первые дни и недели, когда ступни ног опухали и покрывались сплошными волдырями. Нередко начинающие богомольцы не доходили, а доползали до мест ночлега.

Но при всем этом пешее хождение не прекратилось и после постройки железной дороги, и еще в 1880 годах пассажиры поездов видели из окон вагонов цепочки богомольцев, тянувшиеся в Киев вдоль полотна железной дороги.

Многие паломники нищенствовали, подрабатывали в селах, питались дикими грушами и яблоками (их закапывали на местах стоянок для созревания в землю и с удовольствием ели на обратном пути).

Хождение по святым местам совершалось обычно в теплое время года.

Какой-то специальной одежды у православных паломников не существовало. Каждый носил костюм своего региона.

И все же, глядя на них, опытный наблюдатель мог различить и нечто характерное, специфическое.

«Почти каждая из богомолок, – писал Н. Сементовский в 1852 г., — имела за плечами на помочах небольшую клеенковую или полотняную котомку, наполненную запасным бельем и мелочами, приобретенными в Киеве; спереди же небольшие ивовые корзинки работы киевской, в которые поклонницы полагали освященные вещи: крестики, иконки, ладанки, в стеклянках святую воду и елей.

Если какой художник пожелал бы изобразить нашу русскую богомолку-пилигримку, то он должен находиться в Киеве, и здесь найдет истинный тип для своего произведения.

Головы и ноги этих благочестивых странниц обвязаны кусками холста и платками в защиту от палящих лучей солнца, превративших натуральный цвет лица их в медный.

Ноги их, прошедши несколько тысяч верст, поневоле пришли в болезненное состояние.

Одна одежда, чрезвычайно разнообразная, уже резко отличает ревностных скиталиц по святым местам от постоянных жителей Киева, а выражение лиц и все действия поклонниц ясно говорят, какое побуждение руководит ими на столь безмерном пути, на каждом шагу, сопряженном с трудностями и ежечасными лишениями.

Нигде так не удобно изучать и сравнивать одежды простого народа, как в Киеве, куда стекаются богомольцы со всей пространной России».

В 1860 гтг. в лаврской гостинице зимой останавливалось не более трех тысяч богомольцев в месяц. В апреле – 15, в августе — 23. С сентября число паломников вновь шло на убыль.

По производившимся в монастырях и церквях подсчетам, в 1805 г. Киев посетило не менее ста тысяч паломников, а само население его исчислялось где-то в пределах 20—30 тысяч.

В 1850 году постоянных жителей было 42 тысячи, а «пришлых мистиков» – до 80 тысяч.

В 1859 г. в городе жило несколько более 60 тыс. человек, а:

одна лишь Лавра приняла, накормила и разместила в своих гостиницах и приютах 80 тыс. 310 человек,
Михайловский монастырь дал приют 35 тысяч пилигримов,
Братский, Фроловский, Слупский (Никольский Столбовой Пустынный монастырь или «Слуп», т.е. столб) монастыри и Софийский собор взяли на попечение каждый по 10 тысяч богомольцев,
Греческий — 5 тыс.,
Выдубицкий – до 2 тысяч.

В иные годы наплыв пилигримов был особенно велик, и на каждого постоянного жителя Киева приходилось за год по четыре-пять и более пришлых богомольцев.

Разместить такое огромное количество бездомных людей не было никакой возможности.

И тем не менее большинство находило приют в специальных странноприимных гостиницах, имевшихся при Лавре, Михайловском, Братском монастыре или в помещениях при церквях.

Использовался каждый пустой уголок.

Люди спали на колокольнях под колоколами, в домах священников и сараях.

Какая-то часть пришедших находила кров и стол в домах горожан, нанимаясь к ним на подсобные работы (жители Печерска особенно ценили услуги пилигримов-водоносов, носивших им воду из Днепра).

Небогатые богомольцы получали в Лавре не только бесплатное жилье на две недели, но и неплохое питание (так-же бесплатное) за общим столом.

В эпоху расцвета киевского богомолья (в 60-е гг. XIX в.) в лаврской гостинице обедало ежедневно (партиями по 600 человек) более двух тысяч сотрапезников.

Лаврская гостиница

Странноприимная гостиница лавры, или Лаврская гостиница — самое древнее общественное заведение Киева.

Ближние пещеры. Автор Абрахам ван Вестервельд, 1651 год.

В 1858 г. ей исполнилось 800 лет.

И все это время она стояла на том же месте — между Дальними пещерами и Верхней площадкой Лавры, где великий старец и основатель Печерского монастыря святой Антоний устроил в 1058 г. первую в Киеве богадельню с церковью св. Стефана.

«Здесь, – писал в 1888 г. историк города М. Захарченко, – получают приют и бесплатное пропитание бедные поклонники; а есть и особые покои для же-лающих занять их с платою по доброхотному усердию. Гостиница состоит из трех двухэтажных и одного четырех-этажного корпусов, нескольких навесов и разных служебных построек. Первый корпус направо от въездных ворот занят под лечебницу для заболевших бо-гомольцев. Лечебница устроена на 80 кроватей: 40 мужеских и 40 женских; кроме того, в нижнем этаже того же корпуса устроено еще и особое заведение для заболевших легкими болезнями.»

В 1866 г. здание лечебницы было перестроено; при этом в нем была устроена церковь во имя Божией Матери «Всех скорбящих радости», остальные три корпуса отведены под квартиры, которые в случае нужды могут быть зани-маемы богомольцами около двух недель бесплатно».

Лаврская гостиница попала и на страницы художественной литературы.

Но произошло это чисто случайно, в связи с тем, что в 1877-1878 гг. она временно перешла под лазарет для раненных на полях Русско-турецкой войны и по этому поводу обратила на себя внимание писательницы Н. Ланской.

В ее забытом теперь романе «Лавры и терния» рассказывается о буднях сестер милосердия и заодно описывается бытовая обстановка центрального корпуса старой лаврской гостиницы, где их поместили на жительство:

«Им отвели мрачные комнаты с деревянными перегородками и зеленоватыми окнами — настоящие монастырские кельи без света и воздуха, где зимой приходилось с трех часов зажигать свет, а летом нельзя было отворить окна, не задыхаясь от разных миазмов заднего двора.

Архитектура была одна и та же: коридор разделял гостиницу, как и больницу, на две одинаковые половины и был вечно пропитан каким-то елейным смрадом — смесью ладана, деревянного масла и постного обеда.

Мебель состояла из клеенчатых диванов и стульев, на которых никак нельзя было прочно усесться, и вся прислуга заключалась в одном рыжем служке, который подавал сестрам самовар, топил печи, приносил обед и ужин, изредка подметал, говорил по-монастырски нараспев и каждый раз начинал дремать, когда ему удавалось прислониться к стене или печке».

Описание малопривлекательное.

Но чего было ждать от гостиницы для богомольцев? Апартаментов с шелковой мебелью?!

На протяжении всего XIX века лаврская гостиница оставалась самой большой в Киеве, и, как утверждали многие путешественники, она вообще не имела себе равных.

«Здесь [в Лавре], — писал в 1913 г. видный общественный деятель из Галичины Осип Назарук, – есть отель, равного которому нет во всем мире: в его помещениях может разместиться 25 тысяч гостей. Здесь есть и ре-сторан, в котором подают исключительно постные блюда, даже без молока».

Это, конечно, преувеличение, и преувеличение довольно сильное, но по нему можно судить о славе киевской благотворительности и бытовавших в широких кругах общественности фантастических представлениях о ее размерах.

Т.Г.Шевченко. Дальние пещеры Киево-Печерской лавры. Набросок. Карандаш. [Киев]. [V – IX 1843].

Один из современников описывал лаврское гостеприимство так:

«Захотел иной [богомолец] поесть — в лаврской пекарне всем хлеб даром дают. Захотел напиться — есть во дворе колодец. Многие идут обедать за общий стол». (См. Благотворительность.)

Впрочем, Лавра стемилась не усладить, а лишь только утолить голод странников, что вполне соответствовало благочестивым нравам пилигримства.

Следует также отметить, что лаврские монахи никогда не смешивали богомольцев с нищими, которые к общим трапезам не допускались. Вместо этого им отдавалось то, что оставалось.

Более скромный характер носило гостеприимство Михайловского монастыря, который не имел таких доходов, как Лавра.

Бесплатно кормили благочестивых странников в Троицком монастыре, в Китаевской и Феофаниевской пустынях.

Естественно, причаститься ко всем киевским святыням за традиционно установленные две недели богомолья было невозможно, поэтому уже в начале ХХ века выработался определенный маршрут следования пилигримов по городу:

после Лавры и Никольского монастыря они направлялись в Михайловскую обитель к святой великомученице Варваре, оттуда —
в Софийский собор,
Андреевскую церковь,
и далее — на Подол, за киевской святой водой и ради молитв перед знаменитыми подольским чудотворными иконами.

Любимым местом отдыха богомольцев на Подоле служил Самсонов фонтан (фонтан Льва).

Здесь родились многие предания, мифы и легенды, проникнутые особым представлением о Киеве как святом городе, Втором Иерусалиме на Днепре.

Фонтан Самсона был таким популярным среди паломников и слава его разнеслась так далеко, что, как вспоминал И. Нечуй-Левицкий, первое, что он услышал в детстве о Киеве, были рассказы про какого-то тамошнего «Льва». («Сельские бабы понарассказывали мне много удивительного про Киев, а больше всего про «Льва» (фонтан в Киеве на Подоле), про огромные колокола да про старинные церкви»).

Наиболее любознательные пилигримы посещали также пригородные монастыри и пустыни, где имелись чудотворные иконы или жили известные в народе подвижники-чудотворцы.

В Китаев ходили ради юродивого Феофила, а позже — Алексия-прозорливца, в Голосеево — к схимнику Парфению, в Братскую Борщаговку – помолиться перед местною чудотворною иконою и т.д.

С 1860 гг. началось оживленное паломничество к отцу Ионе в Троицкий монастырь на Зверинце, возникший на месте более древнего схимнического поселения, известного еще в начале XVII века как киевские Святые горы (древнее поселение отшельников, расположенное по обеим сторонам реки Лыбеди при её впадении в Днепр на трех горах, одна из которых в старину называлась Бусовой (теперь – часть территории академического ботсада), вторая известна в наши дни как Черная, а третью называли Девич-горою (теперь Лысая гора)).