История Киева. Киевский тип личности

Киевский тип личности:

• духовная независимость,
• прямота,
• настойчивость и
• свойственные силе деликатность и человечность

Проблема типического склада киевлянина стала занимать интеллигенцию еще в середине XIX века и нашла свое отражение в произведениях таких выдающихся писателей-мыслителей, как П. Кулиш, Т. Шевченко, Н. Лесков, И. Нечуй-Левицкий и другие.

В их наблюдениях можно найти общие черты, хотя есть и многие существенные различия.

Из высказанных в прошлом обобщений наиболее убедительно звучит описание «киевского характера», данное в этнопсихологических очерках доктора И. И. Пантюхова:

• «Основной чертой психики киевских славян [украинцев] всегда было необыкновенно развитое чувство личности.

Личность каждого была так самостоятельна, что не могла подчиниться никакому режиму.

Вследствие этого разбитые на враждующие друг с другом племена киевские славяне никогда по собственной инициативе не могли сплотиться в государство, но и, подчиняясь кому случится, нравственно не порабощались, как некоторые западные славяне, а сохранили внутреннюю свободу.

Относясь с добродушною насмешкою или презрительной иронией ко всяким, и своим, и чужим, властям и видя во всех них только хищников и взяточников, киевские славяне уходили в мечты и песни, но, несмотря на иногда испытываемый ими тяжелый гнет, сохранили присущие типу :

• духовную независимость,
• прямоту,
• настойчивость и
• свойственные силе деликатность и человечность.

Эти выработанные тысячелетиями основные свойства типа, конечно, не зависят ни от перемены костюма и образа жизни, ни от места жительства, ни от языка».

Наиболее характерными носителями киевского типа доктор И. Пантюхов считал коренных куреневских огородников, что вполне сходится с мнением Н. Лескова, высказанного им в рассказе «Фигура».

Важно также отметить, что киевская ментальность ярко отражалась в деятельности старой Киевской академии.

(см. ниже — Губернатор-праведник П. П. Панкратьев), подвижников Лавры (см., например Юродствующий иеромонах Феофил), просветителей Громады (В. Антонович, П. Житецкий) и представителей университетского просвещения (см., например Профессор-чудак И.Я. Нейкирх).

Киевский губернатор-праведник П. П. Панкратьев (1757-1810)

Старое киевское образование, каким бы академическим, классическим и европеизированным оно ни казалось, основное внимание уделяло воспитанию юношества в ортодоксальном христианском духе и порождало в душах людей «академической закваски» если не стремление к схимничеству, то во всяком случае тяготение к жизни уединенной, скромной, отрешенной от суетных хлопот о преуспевании и лидерстве.

Многие выпускники старой Киевской академии отказывались от светской карьеры, званий и чинов, как от дела богопротивного. Другие по причине меланхолии сходили с дистанции на полпути до настоящего успеха.

Такие «тайные монахи», или светские праведники, появлялись благодаря углубленному изучению в академии трудов отца европейской мистической философии Платона и особенно писаний античных стоиков и эпикурейцев.

Когда речь заходит о просвещенном благочестии старой Украины, обычно вспоминают мыслителя-аскета Григория Сковороду, но он был далеко не единственным представителем нового схимничества, не рядившегося в монашескую рясу.

Каждая эпоха имела своих великих праведников в миру.

В начале XIX века странствующего мудреца Сковороду в Киеве успели забыть, вакансию же человека не от мира сего занимал тогда другой ученик академии, ставший в 1802 г. киевским губернатором — Петр Прокопьевич Панкратьев (1757—1810).

Не окончив полного академического курса в Киеве, в 1772 г. он поступил на военную службу, потом перешел в гражданскую, всю жизнь имел дело с большими деньгами и материальными ценностями. Заведывал региональными отделениями государственного банка, управлял нерчинскими рудниками и всем прилегающим к ним краем.

В отличие от своих предшественников, Панкратьев нисколько не обогатился на этих прибыльных постах, прослыл чудаком-бессребреником и даже вызван был для опыта в Петербург на должность губернатора, потому что петербуржцы всегда сетовали на корыстолюбие местных властей.

Очевидно, администратор-праведник пришелся там не ко двору и вскоре оказался губернатором в Киеве, где не только был понят и принят, но и окружен таким почетом и уважением, каким не пользовался ни до, ни после него ни один начальник Киевской губернии.

Он правил Киевом недолго (1802— 1810), но память о нем жила в городе на протяжении всего XIX столетия.

О нем как о человеке и деятеле редких душевных качеств писали местные мемуаристы и путешественники. Рассказ о Панкратьеве попал в 1822 г. в знаменитый сборник «Русских анекдотов», изданный Сергеем Глинкой.

Автор опубликованного в нем специального очерка, Василий Брилевич из Киева, особо подчеркивал чуткость губернатора к нуждам малообеспеченных жителей.

Он потратил огромные средства, чтобы проложить кратчайший спуск от Печерска к Днепру для облегчения труда водоносов и водовозов, которые до того отправлялись за водой едва ли не за пять верст по Наводницкому спуску.

«Прорезаны, — писал Брилевич, — горы и местами соединены пригорки; из открытых же источников сделаны водометы с изобильною для жителей водою, в которой они до того имели недостаток».

Спуск оказался слишком крутым для экипажей, но водоносы им еще долго пользовались, и в народе он назывался Панкратьевским.

Христолюбивый губернатор не обделял своим вниманием и самых «последних» в сем мире — страждущих и обездоленных горожан. «Его старанием, — писал Брилевич, — устроились богоугодные заведения: две богадельни, дом для несчастных, лишенных ума, и дом рабочий». Они были в числе первых социальных учреждений, организованных в нашем городе не церковью и не городскими общинами, а самим государством для помощи неимущему населению.

Для удовлетворения своей страсти к филантропии и общественно полезным делам воспитанник благочестивой Киевской академии располагал достаточной властью (бывший тогда наместником края знаменитый М. И. Кутузов занимался армейскими делами и в распоряжения Панкратьева не вмешивался) и, соответственно, немалыми средствами.

«Заводы, фабрики и капиталы Приказа общественного призрения, — собщается в упомянутом очерке,— приведены [были им) в самое лучшее состояние […] Восстановлены общественные гульбища […] Он приготовил также все нужное к построению Гостиного двора и дома Инвалидного. Смерть остановила окончание сего подвига».

Больше всего поражал киевлян эпикурейский подход Панкратьева к определению меры своего достатка. Он не был так беден, как Сковорода, но и к роскоши не стремился.

Губернаторское жалование казалось ему достаточным вознаграждением за труды, и поэтому он всегда отказывался от даров, присылаемых богатыми людьми иногда просто от души, а иногда и из корыстных побуждений.

Отказывался от всего: от экипажей, породистых лошадей, охотничьих подношений, а в конечном счете — и от почестей.

Мудрый эпикуреец не учел лишь того, что хоронить его будут не как частное лицо, но как видного государственного и общественного деятеля, с той пышностью, которой он избегал при жизни. Тем не менее сама смерть его представила величие принятого им на себя подвига добровольной Христовой бедности: «Имея в распоряжении своем столь важные суммы,— писал современник, — он не оставил по себе даже на погребенье […]

Дворянство, в городе в то время бывшее, воинские и гражданские чиновники, служащие и отставные, иностранцы и жители различных состояний и вер, — все единодушно стремились к воздаянию редким подвигам чиновника, который в наследство детям оставил только добродетели и заслуги свои.

В тот же день сложились и доставили наличных денег 5 тысяч. По небытии здесь родственников, кроме малых детей (жена Панкратьева умерла незадолго перед тем. — А. М.), почтенный комендант вступил в распоряжение погребением, а преосвященный митрополит Серапион принял на себя все издержки церковные. И еврейское сословие принесло сердечную дань к гробу Панкратьеву».

Праведного губернатора погребли по его собственному желанию не в Лавре и не на Щекавице, а на далеком кладбище Кирилловского богоугодного заведения, «ввиду больниц и домов каменных, им устроенных», т. е. у сумасшедшего дома, как бы в назидание суетной гордыне и в напоминание той истины, что место истинного праведника среди «последних», ибо станут они первыми в царстве Божьем.

Могила светского праведника в течение полустолетия служила местом поклонения почитателей киевской старины.

Сюда ходили не за чудом и не для исцеления телесных недугов, как на могилу городского юродивого Ивана Босого, но из почтения к старому подольскому благочестию, для просветления души и размышлений над сутью христианского добронравия.

Неизвестно кем и когда на месте погребения легендарного губернатора был поставлен памятник в романтическом вкусе — колонна с позолоченным крестом на сфере. Его снесли в начале 1870 гг. при расширении городской больницы.

Юродствующий иеродиакон Феофил

Знаменитый киевский чудотворец XIX века, принявший на себя подвиг юродства Христа ради, Фома Андреевич Горенковский (1788—1853) начал свой жизненный путь дьячком в Чигирине.

В 1812 г. поступил послушником в Братский монастырь, где в 1821 г. достиг первого и последнего своего сана — чина иеродиакона.

О юродстве он тогда не помышлял и вовлекся в него почти случайно, после того, как был назначен против своего желания экономом Братского монастыря. Стараясь избежать тягостных для него хозяйственных хлопот, он и начал понемногу юродствовать, открывая для себя в этом необычном способе подвижничества все новые и новые возможности духовного совершенствования.

Молва о великом юродивом-чудо-творце быстро разнеслась по всему городу. Собиравшиеся вокруг братского эконома толпы поклонников и зевак мешали занятиям студентов академии и церковной службе.

Юродивого удалили с многолюдного Подола в Китаевскую пустынь, где он жил до самой смерти, осаждаемый толпами поклонников, среди которых нередко оказывались и именитые люди.

Одно время митрополит Филарет Амфитеатров приблизил его к себе и поселил вместе со схимником Парфением в своей голосеевской резиденции, но из этого союза трех великих старцев из-за неудобопереносимого юродства Феофила ничего не вышло. Нарушитель спокойствия снова вернулся в свою «ссылку» в Китаевскую пустынь.

В «странностях» Феофила было много общего с «проделками» его знаменитого современника — московского юродивого Ивана Яковлевича Корейши, жившего в сумасшедшем доме.

Самоуничижительные подвиги китаевского «ссыльного иеродиакона» почти 30 лет находились в центре внимания всего Киева.

О его пророчествах и чудесах рассказывали невероятные вещи. (Говорили, например, что он предсказывал Николаю I поражение в Крымской войне).

Многие предания о «киевском Корейше» дошли до нас благодаря книге В. Зноско, изданной в 1906 г.

Источник: А. Макаров. «Малая энциклопедия киевской старины»

Last Updated on 05.05.2024 by iskova